– Поместье, разумеется, принадлежит мне, –говорила Астансия холодным высокомерным тоном. – Мой отец впал встарческое слабоумие, когда решил выдать меня замуж за эту жирнуюсвинью. – Она презрительно фыркнула. – Ясно ведь было, что свиныеглазки Котэка устремлены только на доход с моего поместья. Мой отец был таквпечатлен титулом этого идиота, что не разглядел его истинной сущности.Титулованный бездельник с парочкой жирных уродин, волочащихся за ним попятам! – Астансия вновь с негодованием фыркнула, но затемпрезрительная гримаса исчезла с ее лица, и глаза наполнились неизбежнымислезами. – Единственное утешение в моем бедственном положении я нахожу врелигии, в поэзии моего брата и в том удовлетворении, которое приносит мнемысль, что эти две жирные карги никогда не увидят огней Дарсоса – уж я-то обэтом позабочусь! Они будут гнить здесь, в глуши, – до той благословеннойминуты, когда эта свинья, мой супруг, обожрется и обопьется до смерти, а ужтогда я вышвырну их за двери в одних платьях! – В холодных глазах Астансиизагорелся восторженный огонек. – Я едва могу дождаться этой минуты, –со злобой продолжала она. – Я отомщу, о да, отомщу, и тогда мы – я и мойсвятой брат – будем жить здесь вдвоем в совершенном довольстве.

Принцесса Даная вскарабкалась на колени к своему отцу.

– Милые люди, правда? – прошептала она.

– Это все твоих рук дело? – с укором спросил он.

– Нет, отец. Я бы не смогла такого сделать, да и никтоиз нас не смог бы. Люди таковы, каковы они есть. Мы не можем изменить их.

– А я думал, что ты можешь все.

– У каждого есть свои пределы, Спархок. – Взглядее темных глаз вновь отвердел. – Впрочем, кое-что я все же намеренасделать.

– Вот как?

– Ваш эленийский Бог должен мне парочку услуг. Я как-тосделала для него кое-что ценное.

– Почему тебе нужна его помощь?

– Эти люди – эленийцы. Они принадлежат ему. Я ничего немогу сделать с ними без его дозволения. Это было бы в высшей степени невежливо.

– Но я тоже элениец, а ты делаешь со мной все, чтозахочешь.

– Ты Анакха, Спархок. Ты не принадлежишь никому.

– Как это грустно. Я затерян в огромном мире, и ни одинбог не направит меня на путь истинный.

– Ты и не нуждаешься в направлении, Спархок. В советах– иногда. Но направлять тебя не нужно.

– Только не сотвори здесь ничего экзотического, –предостерег он. – Мы еще не знаем, с чем столкнемся, когда углубимся вземли Империи. Не стоит объявлять во всеуслышание о нашем присутствии, пока безэтого еще молено обойтись. – Затем любопытство взяло верх над егорассудительностью. – Никто здесь до сих пор не сказал ничего важного.

– Тогда продолжай слушать, Спархок. Не сказали, такскажут.

– Собственно, о чем ты хочешь просить Бога? Что ондолжен сделать для этих людей?

– Ничего, – ответила Даная, – абсолютноничего. Я не стану просить его хоть на мизинец переменить их образ жизни. Все,что мне от него нужно, – чтобы все они прожили очень, очень долго.

Он оглядел надутые и обиженные физиономии рассевшихся застолом хозяина и домочадцев.

– Ты хочешь запереть их здесь? – укоризненноспросил он. – Приковать друг к другу на целую вечность пятерых людей,которые так ненавидят друг друга, что в конце концов разорвут друг друга вклочья?

– Не совсем на целую вечность, Спархок, –поправила девочка, – хотя для них, возможно, этот срок покажется ивечностью.

– Это жестоко.

– Нет, Спархок. Это справедливо. Эти люди вполнедостойны друг друга. Я только хочу быть уверенной, что они долго, очень долгобудут наслаждаться обществом ближайших родственников.

– Что ты скажешь насчет глотка свежего воздуха? –осведомился Стрейджен, наклоняясь через плечо Спархока.

– Но ведь идет дождь.

– Уверен, что ты не растаешь.

– Может быть, это не такая уж плохая идея. –Спархок поднялся и отнес спящую дочь обратно в гостиную, на диван, где ужедремала Мурр, рассеянно помурлыкивая и во сне впиваясь острыми когтями вдиванную подушку. Спархок укрыл обеих и вслед за Стрейдженом вышел в коридор.

– Тебе неспокойно? – спросил он у талесийца.

– Нет, тошно. Друг мой, я знавал немало скверных людей,да и сам я далеко не ангел, но эта семейка… – Стрейджен содрогнулся. –Тебе не случилось, будучи в Рендоре, припасти немножечко доброго яда?

– Я не люблю ядов.

– Это ограниченный взгляд на вещи, дружок. Яд – весьмаудобный способ избавляться от неугодных людей.

– Насколько я помню, Энниас был того же мнения.

– Об этом я забыл, – признал Стрейджен. – Да,полагаю, эта история слегка отвратила тебя от весьма разумного решения сложныхпроблем. И все же с этими чудовищами нужно что-то сделать.

– Об этом уже позаботились.

– Вот как? И каким же образом?

– Этого я говорить не волен.

Они вышли на широкую веранду, что тянулась вдоль всей заднейчасти дома, и стояли, опираясь на перила и глядя на грязный задний двор.

– Дождь, похоже, и не думает прекращаться, –заметил Стрейджен. – Долго он может идти в это время года?

– Спроси у Халэда. Он у нас знаток погоды.

– Милорды?

Спархок и Стрейджен обернулись.

Это был Элрон, поэт и шурин барона.

– Я хотел заверить вас, что я и моя сестра не несемответственности за Котэка и его родственниц, – объявил он.

– Мы и так в этом совершенно уверены, Элрон, –пробормотал Стрейджен.

– Все, чем они владели прежде, был титул Котэка. Ихотец проиграл в карты все их наследство. Мне дурно становится от того, как эташайка нищих аристократов пытается важничать и ставить себя выше нас.

– До нас дошли некоторые слухи, – Стрейджен ловкопеременил тему. – Кое-кто в Эсосе говорил нам, что среди крепостныхширится смута. Мы краем уха слышали о некоем человеке по имени Сабр, и еще ободном, которого зовут Айячин. Мы никак не могли понять, в чем тут дело.

Элрон огляделся с видом заправского заговорщика.