"Холодно, Джейни, — ноет Тина. — Холодно как. И ярисовать хочу. Ну, порисуй со мной, хоть капельку?"

Тейтум отвечает сурово: "Никакого сегодня рисования,Тина. Джейни отвратительно себя вела. Плохая девочка. Получила, что заслужила.И даже не вполне".

Джейни смотрит на нож, валяющийся на полу. Может, она изаслужила наказание, может, и нет, — не факт. Джейни улыбается — самую малость.

Холодный ветер раздирает комнату, сметает безделушки сполочек. Мусор перекатывается по исцарапанному линолеуму, окрашивается подстолом кровью от ножа.

Ее улыбка перерастает в гримасу. Если б не она, Джейни сопущенной головой, глаза в пол, "чего изволите", так бы они и жили вэтом ужасе. Они все. Надо же кому-то взять дело в свои руки, а ОНА не может, апрятаться трусливо — это ж тоже значит что-то делать.

Про нее говорят — холодная, отстраненная, вот и все, что онаслышит. И больше ничего не заслуживает, это Тейтум шепчет в темноте их комнаты,больше о ней и сказать-то нечего. Джейни свернулась на холодном полу тугимклубочком, а внутри бушует бешенство, поднимается злость.

Она отчаянно бьется о пол, отлично понимая, что боль, резкаяболь в локтях, коленках, щиколотках означает — завтра будут ссадины. Ну и что,подумаешь, еще пара-тройка в нынешнюю мозаику. Ох, одеяло бы сейчас, да хотьпледик, полотенце — и то сойдет, лишь бы не так жестко. Сколько всего у мамочкис ее новым хахалем, а у нее — совсем ничего. Ночью, в полночь крадется, ищет,где потеплее, до рассвета бы все равно вернулась в гардероб, — нет, не стоило.Они, подлые, конечно, заметили.

— И тут дисциплина нужна, — заявляет мать, и Бо с нею вполнесогласен. — Что ж она, преступление совершила, за которое душу выбивают? Теперьуж ничего не видно, это рентген нужен, да еще Тейтум нет-нет и напомнит холоднопрозвенит — "Я ж тебе говорила…".

Такие уроки все повторяются — словами, мордобоем, болью,сначала взрослые, потом — уже Тейтум.

Просыпаешься. А вода в ванне — ледяная, колодезная. ДЛЯТЕБЯ. А потом дисциплина! — на час во двор, на зарядку, а на дворе —заснеженные деревья, а на тебе — летние, спортивные, тоненькие шмотки. Ты отхолода как камень, а в ушах — непрестанные поучения Тейтум, а для нее — нипочемвчерашний — для здоровья! — ужин по-спартански. Бросают, как в волейболе, кускиеды из холодильника. Что поймаешь, то твое. Что проглотишь, то и о'кей. Пока ненадоест взрослым сволочам. Пока остатки не выкинут.

Вот тогда — впервые — возникла Тина. Маленькая, непривычнаяк пустоте в желудке. Заплакала, закричала, зашлась в детском бешенстве,выругалась, топнула ножкой. Жуткая сценка для взрослых глаз. Задействовалисильные руки, заперли тебя — кричи не кричи — в гардеробе, захлопнулась дверь,щелкнула задвижка. Слышишь, милая, их хихиканье с другой стороны?"Здоровье-и-дисциплина". Тейтум говорит с Тиной, как мать — снепослушной дочуркой. "Полагаю, родненькая, что это — хороший урок.Плохая, плохая девочка, плохих девочек наказывают. Рано или поздно. Всегда.Мамочке и Бо не нравится, когда девочка не слушается. — Она выжидает, покасказанное дойдет до цели. — Это Джейни тебя заставила, точно? Точно. Она, ивсегда она. Ничто ее ничему не учит — но, может, хоть теперь она поймет?Джейни, а, Джейни?"

Джейни, отведи глаза от темноты. От мокрого, сырого полагардероба. От двери — запертой на задвижку. Вспомни, Джейни…

Тина скулит: "Ну, пожалуйста, я буду хорошей. Обещаю,буду. Джейни, не надо так больше, Джейни, прошу, ну, у-мо-ляяяю". — Искулеж резко обрывается.

"Дьявол. — Бетти упирает кулаки в бедра. — Да что ж этотакое, только я отвернусь — и тут ровно бомба взрывается". И она обдаеткомнату мученическим взглядом и оборачивается в поисках заботы — и швабры.Швабра яростно мечется по полу, аж свист идет, ветер перекрывает. Беттиподходит к разбитому окну, с отвращением смотрит на серое небо. "Мерзостьэта зима, правда? Ботинки грязные, что ни надень — сыро, холодно, а ты — вдоме, запертая со стаей этих садистов. Им никогда не угодишь, хоть в лепешкуразбейся. Все видят, все замечают, на мой вкус — так даже и то, чего нет вовсе.Хотя… как ни крути, крыша над головой. — Голос ее понижается до шепота. —Больше-то податься некуда". Швабра с мокрым всхлипом забирается под стол."Все равно — ненавижу". Она снова пробует отмыть пол, бросаетпоследний взгляд в окно, и — с новыми силами за работу. Глаза ее расширяются —заметила пятна крови в углу, швабра хлестнула по линолеуму. Губы раздвинулись вусмешечке. "Я тебе обещала секрет сохранить? Забудь, лапочка, уж колиузнаю я обо всем последней, так хоть заложу — первой". Лицо Бетти вдругстановится мягким, голос — просительным. "Да я ж не со злости, простодеваться больше некуда".

Всплывает Тейтум, улыбается всезнающе: "Что заслужила —то и получила. Так оно со скверными девчонками и бывает. Протяни-ка руку!"И Тейтум отбрасывает швабру, на четвереньках лезет под стол, ищет упавший нож.

Джейни поднялась. Положила нож на скатерть, медленно,аккуратно, кровь засохшая и пыль, облепившие лезвие, — ну точь-в-точь глазурьна шоколадном пироге. Дикая злость волной прокатилась по спине, захлестнула,взорвалась в голове. Тейтум, стерва, да кем ты себя вообразила — грозишь,наказываешь?! Не тебе решать! И уж точно не Бетти ее закладывать! Если уж на топошло, не их собачье дело — что она делает, чего не делает. А уж коли посмеливлезть, посмели вмешаться в то, на что она полное право имеет, — ладно, она этопрекратит, сумеет их остановить.

Замешательство. Заминка. Поняли, что она задумала. Считают,смогут дать сдачи, взять над ней верх. Они. Все вместе. Она смаргивает слезы,старается собраться с мыслями. Мысли путаются, мелькают обрывочно, пол из-подног вышибают. И она, яростно замотав головой, загоняет их обратно, вглубь, вотьму, в туман.

Наказать бы тебя как следует!..

Да ладно тебе, сказала же, я приберу…

Дрянная девчонка, Джейни, ох и дрянная…

А кто ж тогда у тебя в комнате убираться будет?..

Нож, Джейни. Отдай нож.

Она тянется к ножу, нож грязный, вытирает его как следует,прямо о платье, зеленое — силоновое — новое, поднимает на вытянутой руке, так,чтобы на лезвии свет заиграл. Глубоко вздыхает. Как-то резко успокаивается. Воттеперь поиграем в ее игру, по ее правилам. Она ЭТИХ не создавала — зато в силахпрекратить их поганое существование. Всех их разом.

Ну, и кто ее остановит? Уж точно не та, последняя, не та,что трусит, прячется в самом дальнем уголке, старается стать маленькой,незаметной, почти невидимой.

И всего-то надо сделать — одно движение.