Через три года, пять лет или пятьдесят этот дом будетперестроен или снесен — если не развалится через два месяца, потому что никтоне захочет его покупать — и какой-нибудь археолог поневоле откроет следы моегоукрытия в лазе.

Восхитится он моей сообразительностью или обзоветсумасшедшим? У меня нет иллюзий насчет людей.

Я кладу на землю шуршащие пакеты с мусором, чтобы открытьдверь. И потом вниз по лестнице, через заднюю дверь, а пакеты выбросить напомойку за супермаркетом "Рэйнджел и Пейдж". Выход в среду утром.Потом, с рассветом — утренний велосипедист, голову пригнуть, на хайвей, и кто яна самом деле такой — остается…

Скрытым.

Пол Уэйнрайт тихо сошел по ступеням, нащупывая путь и почтиполной темноте, мусорные пакеты постукивали его по спине, в руке зажатмагнитофон. В гостиной ближайший уличный фонарь посылал полосу фильтрованногосвета сквозь закрытые шторы окна.

Пол сделал четыре шага к кухне, когда услышал голос отца:

— Положи их, Пол.

Пол уронил пакеты и повернулся в темноту гостиной.

— Подойди и сядь в кресло у окна, — сказал отец.

Колени Пола обратились в студень. Целую минуту он стоялнеподвижно, и снова голос из любимого кресла отца произнес.

— Сядь, Пол. Сядь.

Пол добрался до кресла у окна и вперился в темноту,говорившую голосом отца.

— Я хочу знать, почему, — устало сказал отец.

— Вы не мой отец! — сказал Пол.

— И благодарю за это Бога, — ответил голос.

— Вы Роарк, Джеймс Роарк. Сержант Джеймс Роарк.

Роарк уже почти задремал, когда услышал над головой звук.Стук, за ним второй. Потом послышались шорохи и какой-то шлепок — дерева илипластика обо что-то твердое. Может быть, грабитель, но Роарк так не думал.

Первую неделю после убийства он спал по два-три часаурывками каждую ночь. Жена напомнила ему, что они должны съездить навеститьдочь в МаунтХолайок через две недели и что он должен подать заявление наотпуск. Он сказал "да" и забыл, а когда настало время ехать, онсказал "нет". Он должен был остаться. Найти Пола Уэйнрайта.

Жена не спорила. Она видела Роарка таким однажды, когда онипотеряли первого ребенка, которому еще не исполнился год. Лучше оставить его впокое. Пусть оклемается. Так, как это было уже в тот раз двадцать пять летназад.

Когда жена уехала, Роарк взял отпуск и днем спал дома,опустив шторы и отключив телефон. А ночью он тихо пробирался к дому Уэйнрайтов,входил и садился в гостиной ждать, надеясь, что мальчик вернется, временамиуверенный, что так и будет, временами почти зная, что он не придет. Он былуверен, что мальчик не уехал в Нью-Йорк. Слишком явными были намеки, слишкомнаспех разрисованы карты, кровь в углу одной из них принадлежала мертвому отцу,а это сильно наводило на мысль о том, что карты положили в ящик после егоубийства. Не было свидетельств, что мальчик, похожий по описанию на Пола,проезжал через какой-нибудь ближайший город или садился в автобус, поезд илисамолет. Вторая машина семьи все еще стояла в гараже. Нет, все шансы были зато, что Пол Уэйнрайт все еще где-то в Плацтауне. Его искали, расспрашивалилюдей и ничего не нашли, и потому Роарк цеплялся за надежду, что мальчиквернется домой, когда сочтет это безопасным, вернется за вещами, спрятаннымиденьгами, вернется бросить последний взгляд. Ничего не говорило в пользу этогопредположения, но у Роарка было предчувствие. В прошлом предчувствия его,бывало, обманывали. Обманывали чаще, чем сбывались, но ничем другим он не могоправдать необходимость сидеть в гостиной Уэйнрайтов и ждать. А сейчас пришло понимание,что Пол Уэйнрайт прятался в доме двумя этажами выше больше двух недель. Вполосе света из окна мальчик был бледен и худ, и темная футболка на грудиколебалась в такт биению сердца.

— Что у тебя в руке? — спросил Роарк. — Подними.

Мальчик поднял портативный магнитофон.

— Положи рядом с собой на подоконник.

Роарк все потирал небритые щеки.

Пол положил магнитофон на подоконник.

— Теперь прокрути, что у тебя там.

— Я… — начал Пол.

— Прокрути, — настаивал Роарк, и Пол включил перемотку. Онисидели вдвоем, слушая жужжание моторчика, потом машина щелкнула, и Пол включилвоспроизведение. Через двадцать минут магнитофон щелкнул и отключился.

— Мало что объясняет, — сказал Роарк.

— Это все, что есть, — ответил Пол.

— Здесь не сказано, почему, — сказал полисмен. — Мне нуженответ.

— Когда мне было десять, — проговорил мальчик, — яобнаружил, что у меня нет чувств ни к кому, никаких. К друзьям, к семье. Онидля меня ничего не значили. Я их не любил. Не ненавидел, нет. Я просто быллучше их, умнее, потому что меня не связывало…

— Чушь, — перебил Роарк.

— Нет, это правда.

— Зачем ты, ради всех чертей, изнасиловал свою собственнуюсестру перед тем, как… перед тем…

— Потому что мог. Я мог сделать все. Меня возбудила власть,кровь, ровным голосом ответил мальчик.

— А мать, о Господи? Пацан, чем ты вырвал у нее сердце —голыми руками?

— И ножом, — добавил мальчик.

— Последний вопрос. Зачем ты пырнул отца не один раз, ашесть?

— Пятнадцать, — сказал мальчик. — Я его ткнул ножомпятнадцать раз.

— Лента — это чушь, правда, сынок? Ты хотел найти способ,чтобы тебя поймали и чтобы кто-то тебя выслушал. Не поймай я тебя сегодня, тыбы нашел способ, чтобы тебя поймали.

Пол Уэйнрайт попытался рассмеяться, но вышел только сухой,душащий звук.

— Твою сестру никто не насиловал, Пол, и никто не вырывалсердце у матери, но" ты прав. Твоего отца пырнули пятнадцать раз.

— Я их убил, — сказал Пол, и голос его сел. — И почти смогудрать.

— Не-а, — мотнул головой Роарк. — Ничто в твоей жизни непохоже на пацана на ленте или на то, что случилось в комнате. Хочешь знать, какя себе это представляю?

— Нет.

— Я все равно расскажу. Ты тогда вернулся вечером впонедельник с бейсбола. Дома был только отец. Он тебе сказал что-то вроде:"Пойдем к тебе в комнату, я хочу тебе кое-что сказать". У тебя былохорошее чувство, ты подумал, что это что-то хорошее — или что-то плохое, ктознает. Ты поднялся наверх, и открыл дверь, и увидел, что он сделал с твоейматерью и сестрой. Ты озверел от страха и злости. Ударил его лампой, а когда онупал, ты выхватил у него из руки нож и стал его пырять — по разу за каждый годтвоей жизни.