Заготовили лесные жители и мясца: от традиционной тушеной зайчатины до копченой волчатины. Увидев, что я смотрю на солонину и свеженину, Горян пояснил:

– Ты не думай, мы зверушек не убиваем – без надобности. Однако иногда с помощью не поспеваем: то деревом кого придавит, кто в человеческом силке или капкане околеет. А охотник все не идет и не идет: чего добру пропадать! Да ты ешь-пей. Угощайся!

Я, рассматривая яства, почувствовал голод и стал уплетать за обе щеки с аппетитом: и орехи, и овощи, и травы, и коренья, и ягоды, и зайцев и волков, и медведей с кабанами, запивал все это великолепие квасом, морсом и медовухой под благосклонным взглядом Горяна.

Сидели мы вдвоем, только двое леших утаскивали пустеющие тарелки да пара волков шустро выхватывали кости с блюд. Иногда, грозно щерясь, серые подбирались к столу с желанием все отобрать, но, повинуясь жесту Горяна, снова отходили к невидимой черте, которую для них определил леший.

Несмотря на то что все было очень вкусно, прямо язык проглотишь, я ощущал нервозность: тело желало продолжить путь. Все мое естество рвалось как-то возместить потерю времени в поисках рогатого.

– Да ты не ерзай, Велесси, – улыбнулся Горян, – не думаешь ли ты, что я тебя останавливать стану за просто так… Кабы людишки щеки не надували, а почаще с лешими делились своими скорбями и радостями, то, глядишь, и носились бы меньше, как к казни оглашенные!

– Ты о чем? – не понял я.

– А о том, Велесси, что кабы ты не про езду через лес у меня спросил, а рассказал, что ищешь козлоголового человека с зеленым лицом и копытцами, то не пришлось бы тебе за тридевять земель мчаться, народец полевой косить, как траву, и султанов на трон усаживать.

– А ты откуда это знаешь? – недоумевал я, ведь ничего колючему хозяину леса не рассказывал.

– Слухом земля полнится, – лукаво усмехнулся леший, – с полевыми общаемся, с пещерными, с горными, с уличными и домовыми. С остро́жными даже, а как же, без этого нельзя! Ни нам, ни им. Кругом слушать должны, если жить и лес охранять хотим… А козлик-то энтот с год назад прибежал, весь в мыле, в пещерку нырнул, с месяц не показывался. Потом вышел – эльфам поклонился, фомору и нас не забывал – все честь по чести. В лесу не гадил. Да и ладно…

– Постой, – перебил я Горяна, – ты знаешь, где он?

– Ты не горячись Тримайло, экий ты нетерпеливый, до ветру в штаны не прудишь и тут подожди! Вроде знаю, а вроде и нет – больно зеленомордый сложная зверушка, на тебя в чем-то смахивает. Точно могу сказать, что в пещере живет. Недалече от озера Припольского. На болоте бывает, где старая камяница стоит, а выследить и нам не под силу, о как! Молодняк наш для интереса да об заклад за ним гонялись – ничего не вышло. Глаза отводит! Оттого, что он делает и чем питается, сказать не могу. Знаю только, что его в последнее время и не видно почти. Выйдет из ямы своей, подышит – и обратно, под землю. И, похоже, раненый он – на пузе тряпица у него.

«Все сходится! – подумал я. – Это его Никодим в ту памятную ночь в живот крестом наперстным ткнул, когда я в беспамятстве валялся, дымом травленный, возле палат княжича Романа!»

Я отодвинул тарелки, вскочил и вскричал:

– Где он, пойдем скорее!!!

И чуть не схватил ежа-лешего за ручонку, но он ловко увернулся.

– Ты вон киселю попей, Велесси, – увещевал меня Горян, – день-деньской в лесу, пещера запечатанная стоит, вечера дождемся – тогда и в путь. Так, запросто к козлоголовому своим чином не пожалуешь – и огонь, и вода, и камень – на всем чары колдовские. Вход скала запирает – нипочем не отодвинешь! Три медведя толкали – не смогли, а если косолапых больше нагнать, им ухватиться за камень места нету, лапы соскальзывают. А когда рогатик прогуляться выходит, сам все открывает. Так что почаевничаем, и спать ложись. Долгая ночка ожидает нас с тобой.

Принесли лешие отвар из иван-чая, чабреца, душицы и белоголовника, варений разных и меду: липового, елового, из донника, из рябины, из можжевельника. Попили от души: я чаш пять выдул, аж в пот бросило. От медов и трав разных стало мне спокойно, торопиться расхотелось. Потянуло в сон.

Погрыз диких яблок и, осоловелый, лешими был препровожден в специально для меня сделанный шалаш на берегу ручейка. Там, на еловых душистых лапах, я забылся крепким и приятным сном. Шалаш был сплетен из липового лыка и покрыт свежесрезанными ветками разных деревьев и кустов: боярышника, дикой малины, дуба, ракиты и березы. Аромат подсыхающей листвы и шепот близкой воды навевал прекрасные картины открытой дневной озерной глади, переливавшейся алмазными гранями и зовущими бликами. Эта слепящая красота завораживала и манила, обещая свежесть и радостные ощущения чистоты и тихого ликования жизни. Из этого великолепия вынырнул огромный зеркальный карп и голосом Горяна сказал:

– Вставай, Велесси. Пора!

В лесу уже было совсем темно, новая луна совсем тоненькой запятой светила рассеянным светом, не затмевала мерцание звезд. Млечный Путь пролег через все небо подобно реке света.

Я умылся в ручье, показалось мало. Тогда я улегся на каменистое дно ручья, позволил воде катиться через мое тело, заставляя звезды мерцать.

Лешие помогли мне надеть медвежью броню. Хозяева леса внимательно оглядели латы, смазали их дегтем, места сочленений на коленях, локтях, плечах набили беличьими шкурками, надежно закрепили меховые прокладки тонкими ремешками. На ноги надели медвежьи бахилы. Предложили мне попрыгать и пробежаться. Броня в движении все же едва слышно брякала. Но мои помощники и этот изъян очень быстро устранили. При следующем испытании броня не издала ни звука.

Десяток леших во главе с Горяном тоже снарядились. Огромные ежи, с детскими ручками и ножками, покрытые серой шерстью и иголками, со своими копьецами, луками, плетенными из ивовых прутьев щитами и стальными напузниками, похожими на печные заслонки, выглядели комично. Но я видел их в деле и знал, что в схватке колючие не подведут.

Мы шли по ночному лесу, навстречу нам попадались разные звери и птицы. Но пичуги не вспархивали при нашем приближении, а шустро и тихо убегали, молча, не чирикая. Белки рассматривали нас своими любопытными глазенками, блестевшими в свете звезд крошечными искорками, но не стрекотали, по своему обыкновению. Волки серыми тенями исчезали за деревьями. Впереди бежали толстопятые барсуки, убирая сухие ветки из-под наших ног.

Двигались мы быстро и совершенно бесшумно, вверх, против течения ручья. Где-то через полчаса лешие залегли среди камней. Найдя подходящий валун, устроился и я. Время Горян рассчитал идеально, прошло несколько минут, и возле ручья появился мой ненавистный знакомый – зеленомордый сатир собственной персоной! Мемекая какой-то нехитрый мотив себе под нос, он бодро прострекотал копытами к воде и, фыркая, начал пить воду.

Как только рогатик опустил голову к ручью, лешие пришли в движение: совершенно бесшумно они переместились козлоголовому за спину. Когда он распрямился, ковыряясь в ухе, один из колючего воинства с неожиданной силой метнул копье, метя ему в затылок. Остальные лешие натянули луки, прицеливаясь.