у евреев такая вера: по субботним дням им ничего нельзя делать, ни варить, ни печь растапливать, ни воды себе принести. С тех пор Милан ходил к Пинкусовым без приглашения, и Берта-кыш всегда угощала его горстью чернослива или двумя-тремя карамельками.

* * *

Деревянная калитка, которая ведет во двор Пинкусов, была приоткрыта. Мальчики протиснулись во двор, пробежали по мокрой кирпичной дорожке. Домик был тихий, словно бы вымерший. Двери в сени заперты на железный засов с замком.

Ребята постояли перед дверьми, потом подкрались к окну, прислушались. Жалюзи были опущены, оконные стекла тускло поблескивали в густеющей осенней тьме.

— Фью! — присвистнул Сила, пожал плечами и надвинул шапку на лоб. — Погоди здесь, я осмотрюсь немного, — почему-то шепотом сказал он Милану и исчез.

Милан стоял и недоуменно смотрел на подозрительно тихий домик. Он потрогал засов, проверил, заперт ли замок. Замок и засов были холодные и скользкие от сырости, пальцы ощущали мазкую ржавчину. Он брезгливо отдернул руку и вытер пальцы о штаны.

— Нигде никого, — услышал он шепот Силы, который опять вынырнул из тьмы.

Визгнула калитка. Кто-то вошел во двор. На кирпичной дорожке зашуршали осторожные, крадущиеся шаги.

Ребята пригнулись, тихонько скользнули в щель между курятником и поленницей дров. На фоне беленой стены домика показалась тень. Мужчина! В темноте он казался великаном, мальчикам мерещилось, что головой он достает до крыши.

Заскрежетал замок, человек пробовал подобрать ключ. Но, видно, он выбрал неподходящий — слышно было, как он меняет все ключи подряд, один ключ за другим. Замок не поддавался.

Человек заворчал, плюнул. Блеснул луч фонарика, тщательно прикрытого полой распахнутого пальто. Из тьмы вынырнул замок, рука со связкой ключей, на секунду показалось и лицо человека, который ломился в покинутый дом.

— Цифра! — в один голос шепнули Милан и Сила.

Наконец замок поддался. Человек выключил фонарь, железный засов брякнул о кирпичную кладку. Цифра отворил дверь и скрылся в доме.

Что он там ищет? Что ему делать в ночное время в доме старух Пинкусовых?

— Пойдем заглянем, — шепнул Сила и неслышными, кошачьими шагами подкрался к окну.

Милан не шевельнулся. Что-то страшное, отвратительное не давало ступить ногам, приковало их к земле.

Цифра!

До недавних пор Милан почти не знал его, хотя и ходил в один класс с его дочерью Марьянкой.

В Лабудовой Цифра показывался изредка. Он работал в Гарманце на строительстве туннеля, домой наезжал один-два раза в месяц; приезжал он всегда в субботу вечером, а вечером следующего дня выходил из дому с рюкзаком на спине и уезжал поездом на Превидзу.

Но месяц назад он появился в деревне одетый в новенькую гардистскую [3] униформу, с белыми перчатками на руках. Поговаривали, что он бросил прежнюю работу, чтобы стать лагерным надзирателем: осталось, мол, только получить бумаги из Братиславы. Однако бумаги из Братиславы все еще не приходили; Цифра слонялся по деревне и кричал, что он еще наведет здесь порядок. Люди сторонились его, подсмеивались, некоторые даже отплевывались, но так, чтобы он не видел. Милан тоже избегал Цифры, не здоровался с ним при встрече, ухмылялся при виде этой тщедушной фигурки, вырядившейся в черную униформу, и никто не знал, чего ему это стоило.

Ведь за невзрачной фигуркой Цифры он видел ее, Марьянку Цифрову, светловолосую девочку с огромными голубыми глазами и носиком в мелких веснушках. Он видел ее толстые русые косы, туго заплетенные, украшенные бантами. Он видел перед собой Марьяну, ту самую Марьяну, которая совсем, ну ни капельки не соображает в арифметике и всегда так мило краснеет, стоя у доски.

«Глазастая, косастая!» — дразнят Марьяну мальчишки. Но Милану нравятся именно ее большие голубые глаза, чистые, как колодец, обрамленные выгоревшими ленточками русых бровей.

Он избегал Цифры, не здоровался с ним, насмехался над его униформой, но про себя он думал: кто может сказать что-то плохое про Цифру, ну кто? Кого он убил, кого обокрал? Ради Марьяны он оправдывал его в душе, ему не хотелось верить, что отец этой девочки действительно может быть таким подонком, как говорили люди. А вот теперь он убедился, что Цифра и в самом деле мерзавец.

— Роется, — услышал он шепот Силы. — Открыл сундуки и роется. Бертины перины в узел повязал. Фонариком себе светит.

И действительно, Милан увидел, как в двери протискивается Цифра со здоровенным тюком на спине, услышал, как он осторожно, стараясь не шуметь, затворяет двери, навешивает засов.

— Пошли за ним, — сказал Сила, когда Цифра закрыл за собой калитку. — Пойдем, чего стоишь?

Милан опомнился. Пробормотав что-то, он вместе с Силой стал пробираться по гумнам к дому Цифры. Окна в доме были завешены, но сквозь щель, там, где занавеска не доходила до края окна, он видел, как Цифра втащил тяжелый тюк, как он, сопя и утирая пот со лба, сбросил его на лавку. Он видел, как его жена развязала тюк, как она торопливо, сноровисто доставала вещь за вещью, со знанием дела осматривала их и откладывала в сторону. Скатерти, перины, белоснежные простыни громоздились на столе. Цифрова перебирала их, поглаживала, и лицо ее, всегда такое насупленное, постепенно прояснялось.

— Вот видишь, — услышали они голос Цифры, — а ты все недовольна. Скажи, сама скажи, у какой еще хозяйки найдется столько добра в сундуке? А у тебя будет. У тебя есть. Сама посуди, какой еще муж сможет притащить жене столько добра?

Они услышали и ответ его жены:

— Подумаешь, барахло!

Но Цифра только самодовольно усмехнулся в ответ. И Милан понял, что та говорит совсем не то, что думает. Посмотрите только, как она перебирает скатерти, она подносит их к самой лампе, чтобы получше разглядеть вышивку (один глаз у нее всегда немного косил, а теперь она и вовсе свела глаза к носу)!

— Это для Маришки, — услышал он снова голос Цифры. — Для Маришки, для дочки моей. Ни у кого не будет такого приданого, как у нее, ни у кого!

Цифра подошел к жене, поднял руку, ткнул ее в плечо указательным пальцем.

— Чтоб ты отложила для нее все самое лучшее! Самое лучшее, это я тебе говорю. Пусть пользуется, пусть помнит, какой у нее был отец, как он ради нее старался. У моей дочки сундук должен быть полон. Моя дочка будет первой в деревне!

Все знали, что Цифрова своего мужа ни в грош не ставит. Она и вышла-то за него поневоле, когда бросил ее хозяйский сынок из соседней деревни. Но теперь, когда она обернулась в ответ на слова мужа, ее красивое лицо было приветливым; вместо того