— Серко! — восторженно крикнул он. — Нашел-таки меня!

— Да не один Серко, а и я с ним, — сказал, подходя, Ермилыч.

— Григорий Ермилыч, и ты здесь! Как же вы нашли меня?

— Да уж мы найдем, из-под земли, братец мой, выроем! А ты что же, бродяга этакой, сбежал от нас? — начал было строго Ермилыч. — Ведь вот как напугал! Николай-то Степаныч с ребятами на себя не похожи — прямо измучились. Ну, да ладно уж, потом потолкуем. Голоднехонек, поди?

— Да, ужасно хочется есть.

— То-то и оно! Давай кушай да пойдем скорей на стан. Там уж наверно все глаза проглядели.

Обратно пошли более короткой и удобной дорогой — по берегу речки. Она впадала в Утру.

А в лагере все больше нарастала тревога. Уже полдень — и ничего не известно.

Что это? Два выстрела!

Все вскочили на ноги. Взглянули вниз по реке.

— Ура!!

По берегу шли все трое — Сергей, Ермилыч и Серко.

— Сережка! — радостно закричал Димка и бросился навстречу.

А Михаил, сурово сдвинув брови, отчеканил:

— Тебя судить надо за нарушение дисциплины!

— Ну, ладно, ладно, — спокойно отвел его за рукав Николай Степаныч. — Сначала выслушаем «преступника», а потом уж будем судить.

И он весело подмигнул Сергею.

V. МОЛОДАЯ ЛУНА.

Еще с вечера надвинулся густой туман и к утру перешел в затяжной мелкий дождик. Ослизли известковые береговые обрывы, потемнели песчаные отмели, потускнели перламутровые переливы быстрой Угры.

Николай Степаныч был даже рад ненастью. По крайней мере нет соблазнительного призыва леса и можно спокойно закончить накопившуюся работу. Он привел в порядок записи последних дней, а потом вместе с Михаилом удалился в «лабораторию». Здесь почти целый день провозились они над проявлением снимков.

Ермилыч тоже не сидел без дела. Он прочистил и тщательно смазал ружья, заготовил патроны и пересмотрел всю охотничью «сбрую». А потом нарезал в прибрежном ивняке тонких и гибких прутьев и плел из них «морды» — ловушки для рыбы.

Сергей и Дмитрий скучали. Блокноты лежали в сумках, записывать не хотелось да и мысли были такие же тусклые, как этот серый ненастный день. Уныло смотрели они сквозь частую дождевую завесу на неясные очертания ставшего как будто дальше противоположного берега. Нервничали и нетерпеливо ждали, когда же прекратится этот упорный раздражающий дождик.

А мутные, низко нависшие и бесформенные облака ползли без конца.

Серко забился вглубь завальня и дремал, свернувшись калачиком. Тянуло туда и скучающих ребят.

Ермилыч вполне сочувствовал им. Старого бродягу и самого тянуло в лес, и он понимал, как тяжело было сидеть прикованными к одному месту. Он повернулся к ним и, добродушно улыбнувшись, сказал:

— Вы, ребятки, не тоскуйте — скоро проведрит.

— Почему ты так думаешь, Григорий Ермилыч? — недоверчиво спросил Дмитрий и посмотрел на барометр. Стрелка барометра все еще стояла на дожде.

— Новый месяц рога обмывает, новолунье, значит, вот что, — по-своему объяснил причину ненастья Ермилыч. — Дождик ненадолго. К вечеру, гляди, пройдет… Эх, теперь ежели солнышко да ведрышко — попрет из земли всякий гриб.

Ермилыч поставил на землю законченную «морду», стряхнул с колен тонкие завитки стружек и поднялся на ноги. Оглянул небо и довольно кивнул головой.

— Ветерок с полудня потянул, — обратил он внимание ребят, — это хорошо. К вечеру обязательно прояснит. А вот ежели в полный месяц дождик зарядит, то уж надолго. Так мы здесь по-своему, по-лесному примечаем.

К вечеру действительно прояснило.

По небу ползли разорванные клочья последних облаков и быстро уплывали на север.

А из-за леса тихонько, как будто робея, показался бледный серп новорожденной луны.

Вылезли наконец из своей «лаборатории» и фотографы. Скоро загорелась нодья, распространяя приятное тепло. Вскипел чайник.

Вдруг Серко порывисто вскочил на ноги, весь ощетинился и, пристально вглядываясь в лес, глухо и угрожающе заворчал.

— На кого это ты, мил-друг? — вопросительно посмотрел на него Ермилыч.

Где-то близко, сдержанно, но могуче рявкнул густой бас. Подальше ответил второй — еще несколькими нотами ниже.

— Медведи? — встревожился и побледнел Сергей, вспоминая жуткую встречу с ними на лесной полянке. Михаил и Дмитрий потянулись к ружьям.

— Они самые, — спокойно ответил Ермилыч и налил себе вторую кружку чаю. — Вишь, бродяги ночные! Наверно медведь с медведицей перекликаются.

— Но, ведь, они могут напасть на нас? — сказал Сергей с дрожью в голосе.

— Нет, на огонь ни за что не пойдут, так только издали полюбопытствуют. Да и днем-то медведь всегда норовит уйти от человека, особенно ежели ты с собакой. Совсем редко бывает, чтобы медведь первым на человека бросился.

Медведи больше не перекликались. Они, повидимому, заметили тревогу и поспешили убраться.

Серко успокоился и опять улегся около нодьи, положил голову на передние лапы и пристально, не мигая смотрел на огонь. Потом закрыл глаза и чутко задремал, пошевеливая то одним, то другим ухом, когда близко пролетали привлекаемые светом нодьи ночные насекомые.

Ребята вглядывались в ночную тьму и все еще ждали, не раздадутся ли оттуда могучие голоса.

Но тайга безмолвствовала.

Михаил вздохнул:

— Ужасно хочется знать, как живет медведь, что делает на свободе.

— Ну, это, паренек, трудненько сказать, как и что, — ответил Ермилыч. Однако, иной раз и по следам можно кое-что распознать.

Ермилыч, не спеша, отхлебнул из кружки, погладил бороду и продолжал:

— Да… Был со мной, можно сказать, случай. Иду как-то я раз, пробираюсь себе тихонечко утречком по бережку Ельничной. Кругом — покосы. Шел без собаки — Серка у меня тогда еще не было. Иду, посматриваю да прислушиваюсь. Смотрю, а по утренней-то росе хорошо заметно, — медведь, как будто, недавно прошел, траву примял. Он и есть… Подошел, вишь, к колодине, перевернул ее, ободрал кору, под колодиной порылся — червяков, видно, искал — и дальше. А дальше вижу, шел он — листочки обрывал, чернику да бруснику обсасывал, а то где грибок укусит, где опять колодину перевернет или валежник поворошит, муравейник разроет, — ну, одним словом, как на плану разрисовал дорогу и все о себе рассказал, чем занимался.

— Фу, ты, жарко стало! — Ермилыч скинул пиджак и уселся, вытирая пот, в одной рубашке.

— Так вот… Потом, гляжу, медведушко к болотцу направился, прошелся по болотцу-то этак сажен с сотню и опять назад. Смотрю — ох, ты, озорник — на рябчиков бросился! Ну, где, конешно, поймать, только перышки понюхал — перышки-то они, вишь, обронили, когда кучей поднялись да крыльями друг о дружку задевали. Пошел Мишенька, не солоно хлебавши, опять в лес. Здесь сорвал дроздово гнездо, а потом полез в пчелиное дупло — медком хотел полакомиться. Ну и тут, однако, не выгорело — поцарапал летную щелку когтями, погрыз зубами — все старался пошире проход сделать, да не