смог. Смотрю — пошел дальше, на полянке черники поел, в ложок спустился, и здесь барсучью нору нашел… Постоял, постоял перед ней, видимо, дожидался, не выглянет ли барсук-то… Не дождался, выбрался кверху и раза три-четыре пробежался по полянке — это он за тетеревиным выводком гонялся — тетерева-то кругом свежий помет оставили. Опять в лес направился, ободрал кору с сухары, а потом полез в чащеватый ельник, а дальше уж пошло сухое твердое место, и след потерялся.

— А скажи-ка ты нам, Ермилыч, — спросил Николай Степаныч, попыхивая трубкой, — когда и как ты первого медведя убил? Говорят, это самое замечательное событие в жизни охотника-медвежатника.

Мягкая улыбка осветила лицо старика.

— Не знаю, как это у других выходило, — ответил Ермилыч, — а у меня, действительно, замечательно вышло. До самой смерти не забуду. Убил я первого медведя — не поверите, — когда мне было всего-навсего пятнадцать годочков.

— Пятнадцать? — изумились все.

— Да, пятнадцать, — подтвердил Ермилыч. — Отец мой — охотник был тоже не из последних. Пустяками не занимался, а все больше лося бил да медведя, али там белку, либо соболя. Соболь тогда еще хорошо водился в наших местах. Ну, так, вот… Приходит как-то зимой к нам сосед — тоже охотник. Дело было вечером. Мы с младшим братом Федюнькой улеглись уже на полатях, только не спим еще. Слышим — сосед рассказывает родителю, что медвежью берлогу нашел. Недалеко, говорит, около Круглого болотца.

Договорились они — утром, чуть свет, итти к берлоге, на медведя.

А мы с Федюнькой притаились на полатях и слушаем. Потом переглянулись и сразу друг друга поняли. «Федюнька», — шепчу я ему тихонько, — «как только уснут все, заберем ружье да топор, пойдем медведи добывать». А он смеется, головой кивает — согласен, мол.

Уснули большие, а мы с Федюнькой шмыг с полатей, оделись, обулись, забрали ружье да топор и айда к берлоге. Вырубили по дороге еловый шестик — это в берлогу-то просунуть, медведя будить. Чуть только брезжило, как подходили мы к Круглому болотцу и легко так разыскали место — к самой берлоге подводил след нашего-то соседа-охотника. Трущоба непролазная. Смотрим, в одном месте снег пообтаял — это теплый пар из берлоги идет. — «Здесь», — говорю, — «Федюнька, бери шестик-то, да буди медведя, а как он оттуда полезет, ему я и пальну прямо в морду». — И ведь удивительное дело — нисколько не боимся, как будто на зайца или на ежа пошли! Глупы были… Ну, вот, Федюнька просунул, значит, шестик и сразу же нащупал — проснулся медведь, заворчал. А братишка его опять тревожит. Слышим — завозился и наружу лезет. Бросил Федюнька шестик и отскочил в сторону, а я жду. И шут его знает, на наше, что ли, счастье — медведь-то какой-то спокойный оказался — лезет себе не спеша, только ворчит. И как только показалась голова — я и грохнул ему прямо в морду! Как рявкнет он и назад сполз! Ну, и рявкнул, однако! По всему лесу раздалось, в ушах звон пошел. Вот тут-то мы уж испугались. Бежать бы, да не можем — стоим, ноги приросли! А он, медведь-то, затих. Смотрим — на снегу кровь, это у него из головы брызнуло. Стояли, стояли — не слышно медведя. Опомнились маленько. — «Убил, должно быть?» — спрашиваю, а у самого все еще губы трясутся. — «Убил!» — смеется Федюнька. Разрыл я берлогу, смотрю, — а он лежит, голову в землю уткнул, не шелохнется.

Вот уж радости-то у нас было! Попробовали было тащить его из берлоги, да куда тебе — зверина громадный.

Пошли домой — народ на подмогу звать, а народ-то сам навстречу нам идет. Дома-то нас хватились, а как увидели, что ружья нет, — сразу смекнули в чем дело. Перепугались, конечно, толпой пошли нас разыскивать, думали, что и в живых-то не застанут. А мы тут как тут, героями такими идем, посмеиваемся.

Подбежал к нам отец.

— «Где вы», — спрашивает, — «поросята этакие шатались?» — «Медведя», — говорим, — «стреляли, да только вытащить не могли — тяжелый больно». — Ахнули тут все! Ну, конечно, потрепал нас родитель малость за вихры, да на радостях простил. А медведище был здоровенный — пудов на двадцать.

— Владыка северных лесов! — воскликнул Сергей по адресу медведя.

— Владыка-то владыка, да только до поры до время, — возразил Ермилыч. — Бывают пострашнее медведя.

— Ну, кто же еще?

— Кто? А зверь-то… ну, лось, по-вашему, сохатый.

— Лось? — недоверчиво переспросил Сергей.

— Не шучу, — тряхнул бородой старый охотник. — Эге! Попадись-ка ты ему осенью, когда он ищет себе подругу, он те покажет. Бегает он тогда — свету не видит, все это своих супротивников ищет. Глаза злые, кровью нальются, с морды пена течет, волос на горбу дыбом стоит — прямо со стороны страшно смотреть. И уж никого тогда не боится, на всех без рассуждения кидается. Медведь тогда ему нипочем — изобьет рожищами, копытищами в лепешку истопчет. Ну, а медведь тоже не дурак — понимает, увидит этакого бесноватого и в сторону отходит.

— Был со мной такой случай, — вспоминал Ермилыч, — шел я как-то осенью лесом. Слышу — треск, сучья ломятся. А это он, зверь-то, несется и прямо на меня. Молод я еще тогда был, неопытен да и смелости-то больше было. Стою, жду, и как только вылетел он из чащи, я и ахнул в него. Глупость, однако, вышла большая. Попасть в него я попал, да не на смерть убил. Споткнулся он, упал было на передние ноги, да потом опять поднялся. Взревел, да на меня и бросился. Мне бы из другого ствола в него ударить, а я испугался да за березку от него схоронился. Добежал он до березки, да как трахнет передней ногой, так пополам ее, березку-то, и пересек. А березка-то в оглоблю толщиною была. И был бы мне конец, ежели бы не березка — она меня защитила. Тут уж я опомнился, да тоже рассердился, да в упор в него и бахнул. Уложил-таки.

Тихо и неторопливо текла спокойная речь старика, тихо журчала сонная река. Не шелохнувшись, как зачарованные, сидели слушатели. Молчал и лес. А молодая луна поднималась все выше и выше.

VI. ПОЕДИНОК.

Длинен и труден путь до высоких лесистых холмов между Угрой и речкой Светлой. Идет он через непролазные трущобы, по еле заметным звериным тропам, через зыбкие пади со страшными бездонными «окнами».

Но там — на белых ягельных мхах — можно встретить дикого северного оленя, в глухих лесах живут рысь и россомаха, а по падям водится редкая полярная гагара с белым атласным брюшком. Да мало ли что можно встретить в этих заповедных местах!

Взяли с собой полное снаряжение — вплоть до дорожной аптечки.

Первые четыре-пять