— Таймень, а по-здешнему — «тальмень» — водится и в наших местах, — вставил Ермилыч, посыпая рыбу крупной солью. — Только у нас его здесь больше линем зовут.

— Линем? — изумился Николай «Степаныч. — Да линь же совсем из другого семейства — из семейства карповых.

— Ну, там из карповых али из другой какой фамилии — нам это все равно. Лишь бы рыба хорошая водилась да вдоволь ловилась, — посмеивался Ермилыч, обсасывая рыбью голову. — А я, вот, все думаю, Николай Степаныч, как бы нам вора поймать, который в «морды»-то лазит.

— Ты полагаешь — речная выдра? — спросил Николай Степаныч.

— Кроме — некому. Она, подлая. На ночь надо будет в закрадочку сесть. Авось опять понаведается к «мордам»-то.

— Григорий Ермилыч, а нам можно? — встрепенулся Дмитрий.

Выдру он видал только на воротниках дамских шуб, а тут представлялся случай увидеть ее живую, на свободе.

— Можно-то можно, — ответил Ермилыч, — только не всем табуном, а то нашумим, напугаем. Хитрая она тварь, выдра-то, сторожкая. Видит и слышит хорошо, да и нюх у ней не хуже собачьего. Ну, да ничего, обманем и ее, шельму.

Пришлось бросать жребий, кому итти с Ермилычем. Счастливцем оказался Михаил.

Заговор против выдры начинали приводить в исполнение еще засветло. Ермилыч наскоблил еловой серы, растопил ее и смазал подошвы своих и Михаиловых сапог. Потом оба обулись, прошлись немного по лесу и налепили вторые подошвы — плотный слой опавшей хвои.

— Поди-ка разберись теперь, чем пахнет! — хитро подмигнул Ермилыч в сторону заездка.

На закате заговорщики отправились к заездку. Облюбовали здесь хорошую раскидистую сосну и устроились на толстых сучьях на вышине человеческого роста.

— Выше не надо, — шопотом объяснял Ермилыч Михаилу, — может случиться, что поранишь только, так надо, чтобы успеть соскочить да прикончить, пока до воды не добралась. В воде-то ее, шельму, никак уж не достанешь. Ну, а теперь будем сидеть тихо.

Оба замерли. Ермилыч прислушивался и, зорко всматриваясь, держал наготове ружье.

Солнце село. Неслышно подошла ночь с неблекнущей рубиновой зарей и тысячами трепетных звезд.

Все еще сказываются отзвуки белых майских ночей, и глаз без особенного напряжения может видеть на расстоянии двадцати пяти — тридцати метров.

Звонче, чем днем, играла река. Где-то перекликались, перелетая с места на место, маленькие неугомонные кулички-авдотки. Крякнула засыпающая утка. В тихих глубоких местах плескалась крупная рыба, вероятно, щука или таймень.

Ермилыч с Михаилом неподвижно сидели уже около часа. Заныло тело, хотелось пошевельнуться, переменить положение, но нельзя. Выдра может быть где-нибудь близко.

Вдруг Ермилыч подался вперед и взял на изготовку ружье.

Неужели? Да, по берегу, не спеша, направлялось к заездку длинное, низкое, издали похожее на таксу, животное.

Короткая молния выстрела на мгновение осветила лицо Ермилыча. И тотчас же он соскользнул на землю и бегом, совсем по-молодому, побежал к реке.

— Не уйдешь, — прохрипел он и, наступив на кого-то ногой, ударил тяжелым прикладом.

— Готово! Слезай, Миша, посмотри-ка, какого зверька залобовали! — крикнул Ермилыч, вынимая из ружейного ствола пустую гильзу патрона.

Михаил, волнуясь, спрыгнул, до крови оцарапал руку и, не обращая внимания на царапину, подбежал к охотнику.

— Так вот она какая! — присел он перед выдрой на корточки.

Длинная, почти в метр, не считая хвоста, она распласталась на прибережном песке, вытянув короткие перепончатые лапы, как будто плыла. Круглая, похожая на кошачью, голова с маленькими закругленными ушами. Толстый у основания и постепенно суживающийся почти полуметровый хвост вытянут прямо, как руль.

Михаил погладил блестящий и мягкий темнобурый мех.

— Какая прелесть, — вполголоса сказал он. — И какая она большая, однако!

— Бывают и больше, да и мехом потемнее, — заметил Ермилыч, перевертывая выдру на спину. Да ничего, сойдет и эта. — Рубликов полтораста дадут.

— Полтораста рублей! — удивился Михаил.

— Выдра ноне в цене. Говорят, за границу идет. А ты не дивись, что много. У нашего брата, охотника, когда густо, а когда и пусто. Иной месяц ни копейки не заработаешь, а то, бывает, сразу посчастливит, как сейчас вот.

Михаил потрогал перепончатую лапу выдры.

— Замечательно, настоящее весло.

— Да еще какое, брат, — подтвердил Ермилыч. — Она и бегает не плохо, а уж плавает — что тебе по верху, что в воде — прямо как рыба. Ты, наверно, подивился даве, как я камешком с дерева-то упал. Нельзя иначе. Ты ее как тяжело не порань, а ежели прозевал да до воды дал доползти, кончено — уйдет, как пить даст. Она и нору-то в воде роет.

— Неужели? А как же она дышит? — спросил Михаил.

— Из воды она только лаз делает, глубоконько, так аршина полтора, а то и два под водой-то, а потом, значит, исподволь кверху поведет — в берег-то, и уж в земле просторное логово выроет. Поди-ка, вот, доступись до нее!

— А зимой, когда река замерзнет, как? — допытывался Михаил.

— Лед выдре нипочем. Плавает подо льдом — лучше не надо. Доберется до полыньи, подышит и опять назад. И ведь никогда не ошибется, всегда подо льдом дорогу домой найдет. Ну, что ж, тронемся? — поднялся Ермилыч и перекинул длинное туловище выдры через плечо.

Они пообчистили подошвы и зашагали назад.

— Чорт возьми, я устал записывать ваши охотничьи подвиги! — шутливо встретил их довольный Николай Степаныч.

А Михаил далеко за полночь рассказывал жадно слушавшим товарищам историю этого замечательного охотничьего похода. Он немножко увлекался и чуточку присочинял. Нельзя же иначе!

Ермилыч слушал сквозь сон и посмеивался в бороду.

С этих пор к заездку уже никто чужой не подходил, и рыбный стол был обильным.

VIII. ПЕЩЕРА.

На маленькую речонку, прорезавшую путь в толщах древних каменноугольных известняков, как-то не обращали внимания. Много их, таких безымянных речек в синегорских дебрях. А между тем именно здесь, всего лишь в полкилометре от лагеря, их ждало замечательное открытие.

И открытие это сделал Михаил.

Он пробирался по узкой полоске гравия между речкой и обрывистым известковым берегом. Так было хорошо, так легко и свободно дышалось, что хотелось запеть или громко крикнуть. И он закричал по направлению к лагерю:

— Ребята, эй!

И тотчас же берег отозвался гулким эхом пустого пространства. Михаил удивился. Крикнул еще раз, немного потише, — и опять где-то совсем близко откликнулось в пустоте эхо.

— Странно, — вслух подумал он, — совсем как из пустой бочки.

Он раздвинул густые заросли прибрежного ивняка и все понял.

— Пещера! — ахнул он.

В отвесной стене известняков виднелось почти круглое отверстие около метра в поперечнике.

Дрожащими руками Михаил зажег спичку и, просунув голову в отверстие, осветил внутренность. При слабом свете маленького огонька он успел рассмотреть только смутные очертания пещеры и какие-то блестящие искры вверху, на своде.

— Нет, так не годится, —