– Наверное, чашечки от разных сервизов, – не успокаиваласьМаня.

– Нет, – улыбнулась Вика, – раньше так частоделали. Этот сервиз называется «Отдых в деревне». Видите, на сахарнице карета слошадьми, а на масленке домик с садом? И орнамент по краям, везде, на всехпредметах листочки.

– Дорогая вещичка, – с видом знатока заявил Кеша.

– Мне почти даром досталась, – радостно ответилаВика, – всего за триста долларов.

– Да не может быть! – подскочила Зайка. – Тутодного серебра килограмма два, а еще работа.

– Мне просто повезло, – пояснила Вика, – знаете,как я люблю посуду, в особенности старинную! Но ты, Зая, права, цены нааукционах просто ломовые, я пару раз ходила, только без толку, всегда находилсякто-то побогаче. А в магазинах одна дрянь выставлена, антиквары –хитрецы, что получше – на торги отправляют или постоянным покупателямзвонят… Так вот, поехала сегодня утром на наш рынок, тут недалеко, возле МКАД,мы там творог берем у крестьян, сметану, масло. Хожу по рядам, вижу – бабулькастоит, с чашкой.

Вика, в самом деле страстная любительница посуды,заинтересовалась, подошла поближе и ахнула. Бабулька держала в руках изящнуювещичку из серебра, явно раритетную и очень дорогую.

– Сколько хотите за безделушку? – прикинувшисьравнодушной, поинтересовалась Викуша.

– А сколько дашь! – прокашлял божийодуванчик. – Полтысячи не жалко?

Викуша чуть было не сказала, что пятьсот баксов все-такидороговато за одну чашечку, отдайте, мол, за триста. Но тут до нее дошло, чтобабуля хочет пять сотен в рублях.

– Дорого тебе? – по-своему поняла молчаниепотенциальной покупательницы старушка. – Так и быть, за четыреста уступлю.Ты не сомневайся, видишь пробу? Хочешь, возьми блюдечко и сходи вон туда, вювелирный магазин, они подтвердят: серебро это, без обману. Это наша семейнаяреликвия, да нищета заела, вот и продаю.

Викуша с радостью протянула бабульке деньги. Та, аккуратноспрятав ассигнации, спросила:

– А может, весь сервиз захочешь?

– Какой? – спросила Вика.

– Так чашка из набора, – пояснила старушка, – домаеще пять стоят.

Обрадованная неожиданной удачей, Вика сунула пенсионерку ксебе в машину, отвезла ее по указанному адресу в деревню и увидела в буфетекрасоту писаную. Плохо понимавшая ценность сервиза старуха запросила за неготриста баксов, и Вика с превеликой радостью их отдала.

– Ну что, попробуем чай из этих чашек? – потирала рукиВика. – В первый раз я такой сервиз видела недавно в антикварном, ноон стоит десять тысяч баксов, вот и не купила. А тут такая феерическаяудача. Эх, жаль, совочка для сахара нет, потерялся, похоже.

– И чего хорошего в старой посуде, – скривиласьМаня, – не понимаю я этого! Лучше новую купить, зачем пить из плошек,которыми пользовались посторонние люди? Фу, по-моему, это негигиенично.

– Я их тщательно вымыла, – рассердилась Вика.

– Все равно, – уперлась Маня.

Чтобы загладить бестактность девочки, я быстро сказала:

– Викуля, налей мне чайку или кофейку.

– Кофе не в эти чашки, – бормотнула Вика.

– Почему? – удивилась Зая.

– А бабушка предупредила: они только под чай, от кофепортятся.

И она загремела в буфете посудой, на свет появилисьфарфоровые изящные чашечки.

– Кофе сюда налью, – сообщила Вика, – так, комучто?

– Мне, естественно, чай, – плотоядно потер рукиАндрюшка, – терпеть не могу кофе.

– И мне чаю, – хором ответили мы с Зайкой.

– Хочу кофе, – быстро сказала Маня.

Я подавила улыбку. Маруська никогда не употребляет этотнапиток, он ей активно не нравится, просто она не хочет прикасаться кантиквариату.

– Я тоже, пожалуй, кофейку, – протянул Кеша.

Мне стало совсем смешно. Брезгливый до болезненности,Аркашка избрал ту же тактику, что и Манюня.

Дегтярев же отказался и от того, и от другого.

– Позже, – сказал полковник, – я так объелся, чтов меня ничего не вольется.

Домой мы поехали около полуночи. Кавалькада машин вырулилана шоссе. Кеша, посадив около себя Маню, как всегда, нажал на газ и унессядалеко вперед. Александр Михайлович, обладатель черного «Запорожца», безнадежноотстал, он не слишком уверенно чувствует себя за баранкой. Зайка молча рулилапо Ново-Рижской трассе. Я сидела около нее, зевая и борясь со сном.

Вдруг Зая притормозила.

– Ты чего? – очнулась я.

– Меня тошнит, – пробормотала она и рванулась измашины.

В ту же секунду я почувствовала резь в желудке, потом кгорлу подступило что-то мутное, тяжелое. Пришлось бежать за Зайкой.

Минут через десять мы кое-как пришли в себя, умылись,поливая друг другу на руки воду из бутылки, утерлись бумажными носовымиплатками и вернулись в машину.

– Интересное дело, – пробормотала Ольга, – с чегоэто нас прихватило?

– Не знаю, – прошептала я, чувствуя, как к горлу сноваподкатывает что-то отвратительное.

Зайка глянула на меня, я на нее, и в ту же секунду мы сновапонеслись к канаве. Если честно, давно мне не было столь плохо. Головакружилась, ноги дрожали, по спине тек холодный пот, в желудке ворочалсяраскаленный еж с торчащими в разные стороны иглами.

– Боже, – простонала Зайка, рухнув на сиденье, –умираю!

У меня было то же ощущение. В сумочке ожилмобильный.

– Мусик, – заорала Маня, – вы где?

– Еще на Новой Риге, – прошептала я, – на тридцатьпятом километре.

– Что случилось, вы сломались?

– Да, – еле слышно ответила я и навалилась на Зайку.

Она откинулась в кресле и попыталась натянуть на себя плед,которым мы укрываем в машине Банди.

– Холодно мне, холодно, – лепетала она, – прямотрясет всю.

Меня тоже начал колотить озноб, и я решила включить печку,но вместо рычажка обогревателя ткнула пальцем в радио. «Это любовь, –понеслось из динамика, – что без денег делает тебя богатым, это любовь, окоторой в книжках ты читал когда-то».

– Выключи, – прохрипела Зайка, – умоляю.