– Остроумно, – улыбнулся Запятаев. – Ну, а если без шуток, явам скажу по секрету… – Он приблизился к Чонкину и снизил голос до шепота: –Запомните раз и навсегда – основная, главная, замечательная особенность этойвласти состоит в том, что она до-вер-чи-ва. Да, именно доверчива, – повторил онгромко и опять отскочил. – Вы скажете: ка-ак? – Он вытаращил глаза и раскрылрот, изображая невероятное удивление Чонкина. – А вот так, дорогой мой Иван…как вас… Васильевич?.. Именно так. Вы скажете, какая там доверчивость, когдаона всех во всем подозревает, когда она хватает и уничтожает главных своихидеологов и столпов по мельчайшему подозрению. Вы мне скажете – Троцкий, вы мнескажете – Бухарин с Зиновьевым, вы мне скажете – Якир с Тухачевским. Да,конечно, она подозрительна, она своим не доверяет, но таким, как я, она вериткак? Без-гра-нич-но. К сожалению, я сделал это открытие не сразу. Я тогда ужебыл не в Москве, а здесь, в области. Работал мелким служащим в одном важномучреждении. В таком важном, что даже сейчас боюсь сказать. А руководителем унас был некий Рудольф Матвеевич Галчинский. Не помните? Ну, был такой известныйбольшевик, герой Гражданской войны, личный друг Ленина. Такой преданный, такойдоверенный, что он из-за границы, знаете ли, не вылезал. Добывал какое-то тамвоенное оборудование, какие-то секреты и, если не ошибаюсь, руководил общейподрывной деятельностью, то есть подготавливал мировую революцию. Очень вредныйбыл человек. И вот когда я сделал свое открытие, я его на этом самом Галчинскоми испытал. Взял я как-то клочок бумаги, этот вот самый огрызок (он былчуть-чуть побольше), натянул на левую руку перчатку и написал: «Во времяпребывания в Англии Галчинский был завербован британской разведкой». И подписалпростенько, без затей: «Зоркий Глаз». А? Как вам нравится?

Постепенно Запятаев входил в раж, отбросил метлу, размахивалруками, сам себе задавал вопросы и сам на них отвечал, расчленяя слова наслоги. Смеялся, подмигивал, при этом одна половина лица, как на шарнирах,поднималась вверх, а другая, наоборот, опускалась.

– Но тут… – Запятаев помолчал и покачал головой. – Меняждало первое испытание. На другой день на работе я подошел по какому-то делу ксекретарше нашего начальника, к этой очаровательной жирной свинье ВалентинеМихайловне Жовтобрюх, и делаю ей походя комплимент: «Валентина Михайловна,какой на вас прекрасный жакет». Сволочь была невероятная, а все-таки женщина.Вся зарделась, краска сквозь жир проступила: «Правда, вам нравится?» –«Прекрасный, – повторяю, – жакет, и очень вам к лицу». А она и вовсе расцвела:«Это мне, – говорит, – Рудольф Матвеевич из-за границы привез». – «Из Англии?»– спрашиваю. «Нет, из Бельгии. А в Англии он никогда не бывал». – «Как? –сказал я. – А в последний раз?» – «Вот именно в последний раз он был в Бельгиии Голландии. До этого в Германии, во Франции и даже в Канаде, а в Англииникогда. Да что вы так побледнели? Что с вами?»

Вы представляете, что я чувствовал, если даже не смог скрытьсвоего состояния? Несколько суток после этого я не находил себе места. Деньпроходил еще кое-как в работе, а ночью – сплошные кошмары. Я забирался пододеяло и дрожал, даже не фигурально, а самым обыкновенным образом. Чего толькомне не мнилось. Остановилась внизу машина – за мной. Дверь хлопнула – за мной.Я не трус, Иван Васильевич. Но мне было до слез обидно, что вот так глупо, спервого раза… Но вот однажды иду на работу, поднимаюсь по лестнице и глазамсвоим не верю: два молодца в форме и один в штатском ведут под белы ручкинашего героя, то есть самого Рудольфа Матвеевича, бледного, без очков. Япосторонился… И даже, кажется, поздоровался, но он меня не заметил, а один измолодцов буркнул мне: «Не путайтесь под ногами». Поднимаюсь в приемную, там какпосле погрома: ящики столов вынуты и стоят на полу, бумаги рассыпаны, а у окнав углу плачет Валентина Михайловна. Я, разумеется, к ней: «ВалентинаМихайловна, что случилось?» Она платочком глаза промокнула и смотрит на менястрого: «Рудольф Матвеевич оказался британским шпионом. Не могу себе простить,рядом была, а не заметила». Я, конечно, – Запятаев подмигнул радостно, – судовольствием стал ее успокаивать, мол, не переживайте, ведь еще ничего недоказано, все еще может разъясниться. Ведь Рудольф Матвеевич, кажется, в Англииникогда не бывал. Тут она как завизжит: «Что значит кажется! Что значит небывал? Вы что же, нашим органам не доверяете?» Мне же пришлось заверить ее, чтодоверяю. Прошло сколько-то времени, и в газетах – вы, может быть, помните –появилось сообщение о суде над врагом народа Галчинским. Говорилось, что подтяжестью предъявленных улик подсудимый полностью признал, что во времяпребывания в Англии он был что? За-вер-бо-ван.

Тут Запятаев замолчал, задумался, и Чонкин, решив, чторассказ окончен, пробормотал что-то вроде того, что, мол, да, бывает, и взялсяза метлу, но Запятаев его остановил: