Должно быть, я правда засыпаю на какое-то время – а потом резко, как от толчка, прихожу в себя, и к тому моменту океан уже успокаивается до мягкого плеска волн о галечный пляж.

За пределами своей комнаты я слышу девичий смех, и что-то неприятно-тёмное ворочается у меня в животе.

Я отбрасываю одеяло, иду к закрытой двери и прижимаюсь ухом к прохладному дереву.

Там опредёленно есть девушки. Я слышу отчётливый гул голосов Каса и Баша.

Неужели они действительно загнали меня в комнату, а потом решили в моё отсутствие устроить вечеринку?

К горлу подкатывает болезненная острая ярость.

Что Питер Пэн сказал той ночью? Никому нельзя меня трогать. Он думает, что владеет мной, как своей собственностью? Что он может делать со мной всё, что ему заблагорассудится, без каких-либо последствий для себя?

Конечно, Король Неверленда считает, что правила на него не распространяются.

Кас велел мне оставаться в своей комнате, пока они не разрешат мне выйти, но я им не хренова пленница. Уже нет.

Я рывком открываю дверь и следую по коридору на чердак за отблеском золотого света.

В воздухе вьётся дым. На ветвях Небывалого Дерева среди сонных, тихо журчащих попугайчиков блестят жуки-пикси.

И по всей комнате, в том числе на коленях у Питера Пэна, я вижу хорошеньких девушек.

На первый взгляд это мои ровесницы, хотя тут, на острове, трудно сказать, смертные они или бессмертные. Я до сих пор не знаю, как это всё работает. Кто стареет, а кто нет. Может быть, и вовсе никто. Может быть, они все застряли во времени, как жук в капле древней древесной смолы.

Когда я останавливаюсь рядом с угловым диваном, в комнате повисает тишина.

Близнецы смотрят на меня. Между ними, но не вплотную, на диване расположились несколько девушек. Вейн сидит в кожаном кресле с раскрытой книгой в руках. Меня он демонстративно не замечает. Во рту у него сигарета.

В соседнем кресле на коленях у Питера Пэна восседает блондинка. Девушка смотрит на меня как на мусор, выброшенный океаном на берег.

Мы с Пэном встречаемся глазами.

Пока мы меряем друг друга взглядами, его лицо становится всё более напряжённым.

Я сощуриваюсь, пытаясь замедлить дыхание и успокоить колотящееся сердце.

У него ещё нет своей тени. Он не всесилен. Это означает, что если я хочу отстоять свою позицию, сейчас самое время, и во мне возникает внезапная, настоятельная необходимость отомстить ему за то, что у меня сводит живот, за то, что он заставил меня почувствовать себя ревнивой сучкой, хотя я не заявляла своих прав ни на кого из них.

А может, он делает это специально. Может быть, он хочет посмотреть, как я отреагирую.

Выражение его лица едва заметно оживляется, губы слегка кривятся, когда он чувствует перемену в моём поведении.

Сейчас или никогда.

Я бросаюсь к лестнице.

Пэн скидывает девушку с колен, она разражается протестующим пронзительным визгом и шлёпается на пол.

Я чувствую, как Пэн несётся за мной по пятам, и по рукам бегут мурашки.

Он крупнее меня и определённо быстрее за счёт длины ног. Но я долго жила в старых домах и знаю, какие их свойства могу использовать в своих целях.

На лестнице я подтыкаю платье под задницу, сажусь на перила и стремительно скатываюсь вниз.

Пэн, пытаясь схватить меня, промахивается на дюйм, и секунду спустя я спрыгиваю на землю.

Он бегом спускается на несколько ступенек, но быстро отказывается от этой идеи и, упёршись в поручень, перемахивает через него.

А я уже бегу, чтобы осуществить свою месть.

В костровой яме потрескивает огонь, вокруг собралось с десяток Потерянных Мальчишек. Я выбираю первого попавшегося, прыгаю в его объятия, обхватываю ногами его талию и прижимаюсь губами к губам.

Об удовольствии речь не идёт.

Я хочу обозначить свою позицию. К несчастью для Потерянного Мальчишки.

Он напрягается подо мной.

И в этот момент Пэн нагоняет меня и оттаскивает прочь.

Потерянный Мальчишка смотрит на нас широко раскрытыми глазами, в лице у него ни кровинки.

– Прости, король, я не собирался к ней прикасаться! Она сама на меня накинулась!

Пэн рявкает на меня:

– Какого хрена ты творишь?

– А какого хрена ты творишь?

– Им нельзя тебя трогать, – он неопределённо взмахивает рукой в сторону Потерянных Мальчишек. – Они это знают. И ты это знаешь.

Я скрещиваю руки на груди и вызывающе выпячиваю бедро.

– Им нельзя прикасаться ко мне, – подчёркиваю я, – но я как-то ничего не слышала, чтобы мне запрещали прикасаться к ним. А раз так, согласно этому правилу я могу трогать кого захочу, по собственному усмотрению. Если ты кого-то трогаешь, то и я могу кого-то трогать.

На балконе Кас и Баш маскируют смех фырканьем.

Пэн едва не дымится от ярости.

– Давай обсудим это наверху.

– Нет.

– Нет?

Тишину нарушает только потрескивание огня и шелест морского бриза в пальмовых листьях.

– Нет? – повторяет он.

Потерянный Мальчишка, на которого я налетела, отступает на шаг. Остальные не двигаются ни на дюйм.

Пэн разглядывает меня, как непослушного ребёнка. А потом вдруг перекидывает меня через плечо – у меня возникает некоторое ощущение дежавю.

Я принимаюсь молотить его по спине с воплем:

– Я не твоя собственность!

Конечно, это бесполезно. Питер Пэн состоит из сплошных жил, мускулов и непоколебимой гордыни. Он тащит меня вверх по лестнице, едва замечая удары моих кулаков.

Когда мы проходим мимо близнецов на балконе, я пытаюсь приподняться:

– Поможете мне?

– Извиняй, Дарлинг, – дьявольски усмехается Баш. – Ты сама заварила эту кашу.

Я сдуваюсь и обмякаю, и Пэн заносит меня в дом. На чердаке он громко щёлкает пальцами и приказывает:

– Выметайтесь отсюда.

Девицы убегают, я слышу цокот каблуков на лестнице.

Пэн бросает меня на кожаное кресло и обвиняюще тычет пальцем в мою сторону, в золотистом верхнем свете сверкают серебряные кольца.

– Я, мать твою, не в настроении для таких штучек.

– Забавно, я тоже была не в настроении, выйдя из своей комнаты, обнаружить у тебя на коленях какую-то неверлендскую шлюшку.

Он садится в соседнее кресло, вытянув длинные ноги, и сердито хмурится. Кладёт в рот сигарету, щелчком открывает зажигалку.

Едва вспыхивает пламя, бумага и табак загораются, и Пэн делает большую затяжку.

Зажигалка захлопывается.

Дым вьётся, как полосы внутри агата.

Выдохнув, Пэн упирается локтем в подлокотник кресла, зажав в пальцах сигарету. Он смотрит прямо на меня, голубые глаза отражают свет.

Мне жарко и холодно одновременно.

Я хотела его внимания – и вот оно.

– Я человек прямой, – начинает он. –