– Вот вы какие! Ясно! На стороне Кости находитесь. Меня вон!Хороши друзья! Все! Ухожу! Повешусь! Под поезд брошусь!

Машка понеслась обнимать Милу. Зайка метнула в АлександраМихайловича убийственный взгляд.

– А чего, – залопотал Дегтярев, – я только спросил!

– Довел бедняжку до слез! – воскликнула я.

– Не следует изменять мужу, – вдруг очень спокойно заявилКеша.

– Меня тут ненавидят! – заголосила Мила. – Хороши друзья!Пришла в тяжелый момент жизни, попросила помощи! Все! Ухожу! Дашка, вызовитакси!

– Моя мать, – хорошо поставленным голосом человека,приученного часами выступать перед аудиторией, заявил Аркадий, – носит имяДарья. Она не коза, чтобы откликаться на Дашку!

Я поперхнулась, а Мила вскочила, уронила на пол тарелку отбезумно дорогого сервиза и завизжала:

– Понятно, гоните меня вон!

– Сядь, – велела Ольга, – успокойся. Никто тебе не запрещаету нас оставаться.

– Как же, – в режиме ультразвука вещала Мила, – а этот…

Щеки Зайки слегка порозовели.

– Этого зовут Аркаша, – процедила она, – если ты забыла,напомню. Воронцов Аркадий, мой муж!

– Ага, – ехидно прищурилась Мила, – все вы тут мужья сженами! Отличненько устроились! Думаете, раз не в Москве живете, так о вас и неговорят. Ошибаетесь! Кстати, Дашка, народ в непонятках пребывает. Отчего ты состарым ментом связалась? Вроде денег полно, неужто никого поприличней не нашла,а?

Я уткнулась носом в чашку и сделала вид, будто оченьувлечена чаем. Знаю Милу много лет и очень хорошо понимаю: сейчас она невладеет собой. У нее есть одно, сильно осложняющее ей жизнь качество. ЕслиМилка разволновалась, испугалась или на всех обиделась, она начинает нестичушь, пересказывать услышанные сплетни. А последних Мила знает простонеимоверное количество, потому что госпожа Звонарева обожает ходить потусовкам. В нормальном состоянии Милка ведет себя вполне прилично и никогда не«щиплет» собеседника. Но стоит ей потерять душевное равновесие, как гадостиначинают вываливаться из нее и разбегаться подобно тараканам, застигнутымврасплох яркой вспышкой света. Поэтому сейчас злиться на Милку нельзя, она неадекватна.Единственное, что меня на данном этапе удивило, это то, что, оказывается, людидо сих пор обсуждают наши отношения с Дегтяревым, я наивно считала, что вседавным-давно успокоились и занялись более животрепещущими новостями.

– С меня довольно, – рявкнул Аркадий.

Потом он встал, схватил Милку за локоть и вытолкнул вкоридор со словами:

– До свиданья, более никогда не приходите сюда. Вам отказаноот дома.

Аркадий, постоянно выступающий в суде и регулярно читающийдля собственного удовольствия речи великих юристов прошлых лет Плевако, Кони ииже с ними, иногда начинает говорить словно персонаж из девятнадцатого века.«Вам отказано от дома».

– Пошла на фиг! – заорала Зайка, бросаясь за Милкой.

– Вали отсюда, – подхватила Машка.

Я снова уткнулась в чашку. Вот это по-нашему! «Пошла на фиг»и «Вали отсюда», а то «Вам отказано от дома».

– Сволочи! – всунулась назад Милка. – Ага! Суки богатые!Чтоб ваши деньги вместе с домом сгорели! И… и… желаю уроду сдохнуть!

Изящный пальчик Милы, украшенный старинным кольцом с большимизумрудом, ткнул в Хучика.

Я вздохнула. Мила совсем потеряла голову, случается с ней нанервной почве такая петрушка. Завтра будет, плача, просить у нас прощения. Новот ведь какая! Вроде ей плохо, с мужем разлад, а дорогое колечко нацепить незабыла. Мила не так давно приобрела это старинное украшение в скупке, в Питере,и теперь постоянно ходит с ним, изредка приговаривая:

– Да, жизнь-то как изменилась! Запросто могу себе теперьизумруды покупать! Экая красота, снимать не хочется!

Словно почувствовав, что в его адрес сказали гадость, мопсвздрогнул и заскулил. В ту же секунду Машка схватила вазочку с вареньем иметнула ее в Милу. Манюню с детства отличает полнейшая неспособность попастьмячом в кольцо, поэтому сейчас хрустальное корытцо угодило в стену.Темно-красная, вязкая субстанция медленно потекла по светло-бежевойповерхности. Зайка молнией кинулась к Миле, в руках она сжимала бамбуковыйподнос. Звонарева побежала по коридору, Аркадий, тяжело дыша, открыл дверь,ведущую в сад, и вышел на террасу, прямо под противный, мелкий дождь.

– А ну наподдай ей, – закричала Маша, подлетая к АлександруМихайловичу, – эй, проснись!

Дегтярев опустил журнал.

– Что?

– Давай, догони Милу, – злилась Машка, – ей надо вломить!

– Кому? – заморгал полковник.

Манюня рассердилась еще сильней.

– Ты ничего не слышал?

– Ну…

– Журнал читал!

– Да, – признался Александр Михайлович, – очень интереснаястатья попалась, про королевский двор…

– Тут скандал, все орут, а он с журналом! – подскочилаМашка.

Александр Михайлович ухмыльнулся.

– Так у нас всегда кричат! Если на каждый вопль вниманиеобращать, облысеешь!

Манюня глянула на обширную плешь, украшающую макушкуДегтярева, и захихикала. Я постаралась спрятать улыбку.

– Что-то случилось? – решил вклиниться в реальную жизньполковник.

Машка раскрыла рот, и тут из прихожей раздался сначалазвонок домофона, потом стук входной двери, затем крик, шум и вопль, ужасный,леденящий душу. Подобные звуки человек способен издавать лишь в крайнихслучаях.

Не задумываясь, мы все вместе ринулись в прихожую.

В углу, около встроенного шкафа, обнаружилась красная,растрепанная Зайка. Губная помада у Ольги размазалась, тушь с ресниц стекла нащеки. На пороге маячил… Костя, около его ног высился темно-коричневый,перетянутый ремнем чемодан. А посреди прихожей, на красивой серо-бежевойплитке, лежала Мила. Руки ее были широко разбросаны, ноги поджаты. Мое сердцеекнуло.

– А ну, подвинься, – велел мне Дегтярев и шагнул к Миле.

Окружающие стояли молча, словно играя немую сцену избессмертной комедии Гоголя «Ревизор». Александр Михайлович наклонился кЗвонаревой, потом присел около нее, затем быстро вытащил из кармана мобильный,нажал на кнопки и сухо велел: