Пришлось садиться в машину и рулить по хорошо известномуадресу. Но не успели мы с Машкой войти в прихожую, как из глубины квартирывылетела Нина Алексеевна и, схватив девочку за плечо, просипела:

– Ни стыда ни совести нет! Явились, не запылились! Вас звали?Думаешь, если твоя мать спит с полковником милиции, так вам все можно? Конечно,вас-то прикроют, убийцы!

Маня, успевшая стащить с себя ботинки, всхлипнула и прямобосиком ринулась на улицу. Я не удержалась, лягнула Нину Алексеевну ногой ивоскликнула:

– Ах ты старая, мерзкая жаба!

На язык просилось много самых разных злых слов, нопроизнести их мне не дал Александр Михайлович. Дегтярев ухватил меня поперекталии и поволок из квартиры. Как назло в этот момент в коридоре и вестибюлетолпилось полно людей, кто пришел помянуть Милу. Я схватилась за косяк,последние остатки воспитания растаяли словно кусок мыла в горячей воде.

– Да как вы смеете, – закричала я, – мы не виноваты! Костяубил Милу, мы сами чуть не умерли, когда увидели ее тело!

Полковник легким движением руки взвалил меня на плечо,пронес сквозь строй осуждающе молчавших людей, поставил в лифт и рявкнул:

– Дура!

Из моих глаз полились слезы, Александр Михайлович прижалменя к себе.

– Ну тише, тише! Все обойдется.

Я навалилась на полковника, вдохнула запах хорошо знакомогоодеколона и зарыдала сильнее. В этот момент лифт добрался до первого этажа иуслужливо распахнул двери. Яркие вспышки света озарили полутемную кабину,несколько человек с фотоаппаратами стояло в подъезде.

– Разрешите пройти, господа, – каменным голосом заявилДегтярев.

– Вы тот самый полковник? – быстро спросил один изпапарацци.

– Дарья, ответьте на пару вопросов, – налетел второй.

Александр Михайлович выпихнул меня на улицу, в состоянии, похожемна сон, я добралась до машины и увидела около «Пежо» босую, зареванную Машку.

– Садитесь, живо, – велел полковник, открывая дверь своегочерного «Запорожца».

Корреспонденты, увидав, что жертвы собрались улизнуть,бросились вперед, выставив на изготовку свои камеры.

– Дарья, правда, что вы ревновали Милу?

– Звонарева жила с полковником?

– Вы видели яд?

– За что вы ненавидели семью Звонаревых? – выкрикнул самыймолодой парень, такой рыжий, что у меня заболела голова.

– Уроды, – зашипела Маня.

– Молчи, – рявкнул полковник, заводя драндулет.

– Ублюдки, – рявкнула Маруська и, спустив вниз стекло,выставила наружу известную комбинацию с торчащим вверх средним пальцем.

– Вот вам ответ!

Дегтярев с такой силой нажал на газ, что я пребольностукнулась головой о торпеду. Ругать Машку не стал никто, наверное, неприличнопризнаваться в этом, но я бы с огромным удовольствием показала журналюгам тотже жест.

Кстати, вас, наверное, заинтересовало, отчего похороны Милыпривлекли внимание средств массовой информации? Простите, я совершенно забыласказать, кем была Милка. В свое время она окончила ВГИК [2] и долгие годыпрозябала в неизвестности, снимаясь в крохотных эпизодах. Но несколько лет томуназад фото Милы попалось на глаза могущественному режиссеру. Мэтр вдохновился идал непопулярной актрисе центральную роль в сериале, над которым потомсамозабвенно рыдала вся страна. И началось. Милку просто стали рвать на части.Ее не смущало, что предложенные роли были похожи, словно новорожденные гуппи.Во всех фильмах Мила изображала бедную, тихую, маленькую, всеми обижаемуюкрошку, этакую смесь Золушки и белой мыши. Но именно данный образ у Милыполучался великолепно, а ее лицо, с глазами, полными слез, обожали братькрупным планом операторы. Некоторые люди шагают к вершинам славы постепенно, аМила получила славу разом, огромным куском, но не в молодости, а в томвозрасте, когда актрисе уже нечего надеяться на роль Джульетты.

Во вторник я поехала на станцию, чтобы купить свежиебублики.

– Дарь Иванна, – закричала газетчица, высовываясь из своеголарька, – а тут про вас столько понаписали!

Я уже рассказывала как-то, что Ложкино стоит в лесу, околонего никаких магазинов нет. Правда, на территории поселка имеется лавка, но вней не торгуют ничем хорошим. Поэтому все приходится привозить из Москвы,только хлеб и газеты можно купить относительно недалеко, если доехать доплатформы железной дороги. Услугами станционной торговли пользуются практическивсе обитатели Ложкина, поэтому нас на вокзале великолепно знают.

Я приблизилась к ларьку.

– Обо мне? Написано в газете? По какой причине? Вы, наверное,ошиблись.

– Здеся, – ткнула корявым пальцем баба в аршинный заголовок,– тут и фотка есть, вы с полковником. Знаете, Дарь Иванна, не обращайтевнимания. Это просто зависть. Во как вам свезло: и богатая, и детки хорошие, имужик есть, такое не каждому нравится.

Я уставилась на кроваво-красные буквы, бежавшие черезстраницу. «Богатые тоже плачут. Слезы на плече мента. Доказательство вины ираскаянья?»

Икнув, я уставилась на фото. Так, кабина лифта, Дегтяревотчего-то страшно толстый с выпученными глазами, я обнимаю АлександраМихайловича и выгляжу просто ужасно. Черная кофточка расстегнулась почти допояса, юбка свалилась на бедра.

Ниже шел убористый текст.