Гость сделал еще одно эффектное движение рукой – и поймал владонь выпавшую из рукава куртки пачку денег в пластиковой банковской упаковке.

– Здесь пять тысяч долларов. Это аванс. По окончании работыты получишь еще столько же. Разумеется, если будешь мне помогать, а такжеоставишь дурацкие попытки то и дело чесать под мышкой. Овчинка выделки нестоит, поверь! Сейчас тебе выгодно сотрудничать со мной. Как говорится навильной Вкраине, голодранцы усих краин, в едину купку – геть! Что в переводе нанормальный человеческий язык означает: пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Он с наслаждением поймал взглядом судорогу, пробежавшую полицу хохла-убийцы.

– Получишь деньги, документы – и ты вольная птица. А я уйду,откуда пришел, и наши пути никогда больше не пересекутся. Как, согласенработать на таких условиях?

Сыч окинул его медленным взглядом своих влажных воловьихочей. Он увидел высокого худощавого человека, который стоял, сунув руки вкарманы, чуть склонив к плечу непокрытую голову, и холодновато улыбался. Вовсем его облике было спокойствие – непоколебимое спокойствие бесстрашия. Находясьнаедине с убийцей, он был абсолютно бесстрашен, словно за его спиной стоялатакая сила, рядом с которой даже мстительные казаки из «Вольницы» – простомальчишки.

Сыч покосился на пачку в пластиковой упаковке. Да, он зналимя этой силы. Она зовется – Деньги. И ей в самом деле бесполезнопротивостоять.

– Годится, – сказал он. – Чого треба сробить? То есть это…чего делать-то?

* * *

Загадочной гулявицей оказалась самая обыкновенная голубка.Дома Александра прочла про нее в словаре и пожала плечами: а печь тут при чем?Сказано же было – «бежишь, как гулявица по печи». Придется, видимо, спроситьсамого Филатова. Нынче после обеда у нее опять с десяток вызовов в Высокове, неминовать встречи с ехидным стариком.

Обход вызовов Александра решила начать с десятого дома. Этобыл единственный, причем огромный многоэтажный дом на ее участке, все остальное– частный сектор. Из его окон открывался поразительно красивый вид на всехолмистое Высоково с его живописными склонами и церковью на горушке, поэтомунеудивительно, что в этом доме жили и никуда не собирались переезжать многиезначительные люди, даром что здесь отнюдь не центр. Обитали тут чиновники изгородской и областной администрации и даже один банкир, который, по слухам,начал строить себе обалденный особняк на улице Родионова, как раз над Волгой, апотом банк его «завис», как компьютерная программа, «зависли» на счетах деньгивкладчиков, «зависло» и строительство особняка. Однажды Александра дажесподобилась увидеть натуральную демонстрацию обманутых вкладчиков около дома,где жил Золотов. Фамилия у банкира действительно была именно Золотов!Демонстранты вели себя вполне прилично – правда, потрясали плакатами и металивокруг хмурые взоры, однако не кричали, не бранились, общественный порядок ненарушали, да и было их всего человек шесть, поэтому из милицейской машины,припарковавшейся тут же, даже никто не вышел. Постояли протестанты – иразошлись ни с чем. Да они небось уже ни на что и не надеялись. Ну а Золотоввечером спокойно приехал домой на своем шикарном «БМВ», высадил жену и дочь –обе в несусветных норках, с надменно-брезгливыми лицами, какие, словно помановению волшебной палочки, вдруг образовались у всех новорусских женщин,раньше бывших совершенно нормальными тетками и девчонками. Сам же уехал куда-то,наверное, прожигать жизнь, просаживать в казино остатние денежки обманутыхвкладчиков, как предположили две бабки, прогуливавшие своих тощеньких собачоноки судачившие у подъезда.

За все три года Александриной работы Золотовы ни разу невызывали на дом участкового врача и на прием в поликлинику не ходили: наверное,не болели, а может, лечились в платных больницах. Поэтому Александра быланемало изумлена, когда в списке вызовов увидела имя Алины Золотовой, дочеритого самого преступного банкира.

Она и оживилась, и огорчилась. Оживилась потому, чтолюбопытно все-таки побывать у настоящего «нового русского», откупившего целыетри квартиры на этаже, посмотреть, как теперь живут настоящие богачи. Аогорчилась потому, что власть и деньги имущий народ с годами хамел все больше ибольше и, что самое противное, обожал оттачивать свое хамство на нищете ибедноте, к которой относились теперь и участковые врачи. Сказывался, по мнениюАлександры, генетический быдлизм… Она уже заранее слышала брезгливые интонациив голосах прихворнувшей Алины и ее маменьки, видела их высокомерные физиономии.Поэтому, поднявшись на пятый этаж и нажав на кнопку звонка, Александра напялилана себя самую что ни на есть надменную маску, закинула голову и даже нижнююгубу заносчиво оттопырила, приготовившись процедить сакраментальную фразу:«Врача вызывали?»

Однако ее великолепный маневр пропал втуне: на звонок никтоне отозвался.

Александра дважды нажала на кнопку, потом уткнула в неепалец и довольно долго вслушивалась в заливистые трели, доносившиеся из недрквартиры. Но на звонок так никто и не отозвался. Пожав плечами, она сбежалавниз по лестнице. В ее работе такое бывало: люди вызывали врача по пустячномуповоду, а потом забывали и о своей хвори, и о человеке, который будет к нимидти, тратить время… Сначала это бесило, а теперь Александра относилась кподобным вещам философски. Наверняка Золотовы отъехали к очередному платномуспециалисту. Ну и ладно, хлопот меньше. Теперь в соседний подъезд, к двумхроникам: желудочнику и сердечнику.

Александра вышла во двор, щурясь от сверкающей белизнысвежевыпавшего снежка. И в это время мужской голос окликнул:

– Алька!

Она и не хотела, а вздрогнула. Так ее называл единственныйчеловек на свете, которому не нравилось ни ее полное имя, ни производные отнего: Саша, Шура, Саня. Имя Алька, с точки зрения Кости Виноградского, звучалогораздо эффектнее и романтичнее. С точки зрения Александры, оно большенапоминало собачью кличку.

Так или иначе, с Костей Виноградским, а значит, и с Алькойуже около года было покончено. Однако рефлексы – штука устойчивая, их такпросто не истребишь, поэтому Александра невольно завертела головой и уставиласьна громоздкий, темно поблескивающий автомобиль, откуда ей кто-то приглашающемахал.

«Неужели Костенька разбогател-таки, как и грозился? –мелькнула мысль. – Разбогател и прикупил себе столь пошлую тачку? И, выходит,права была сестричка, когда уверяла, что все его презрение к роскошным машинамможно объяснить одной классической фразой: «Зелен виноград». Так, может, и япрезираю норковые шубки по той же причине?»