Алиса закурила. Максим вытащил из кармана электроннуюигрушку и принялся нажимать кнопки на пульте. Игрушка пищала и мелодичнопозванивала. Смешной компьютерный зверек на крошечном экране жил своейнемудреной жизнью, требовал заботы и участия, играл в мячик, капризничал,кушал, какал, болел, выздоравливал, выражал полное счастье, мог совсем умереть,но тут же его «рождали» заново.

Алиса никак не могла привыкнуть к этому новомодномуувлечению сына. Такие игрушки были у каждого ребенка в Максимкином классе, онизаменяли не только привычных плюшевых мишек, собачек, кукол, но даже друзей,младших братьев и сестер. Когда первый Максимкин электронный питомец умер отпростуды, ребенок плакал по нему целый день, а вечером вышел в Интернет ипохоронил нарисованную крошку на специальном нарисованном кладбище. Потомуспокоился и «родил» себе нового томагошу.

Хозяин принес курицу, бутылку колы, стаканы, тарелку острогоовощного салата. За соседним столиком что-то бурно обсуждали, кричали, хлопаликулаками по столу так, что подпрыгивали тяжелые кружки.

И вдруг что-то неуловимо изменилось. Пятеро мужчин замолчалина миг, потом опять загалдели, еще оживленней загремели стульями, давая местошестому, который появился не с улицы, а откуда-то изнутри кафе.

Ему было около сорока. Невысокий, коренастый. Потертые добелизны джинсы, клетчатая шерстяная рубашка. От остальных он отличалсяопрятностью, отсутствием тяжелых дешевых украшений, короткой стрижкой. Волосы,брови, небольшие усики были совсем светлыми, светлее загорелой, обветреннойкожи. Глубоко посаженные бледно-карие глаза скользнули по лицу Алисы, потомвперились в Максима.

Алиса почувствовала, как леденеют пальцы. Она заметила, чторука с зажатой сигаретой мелко дрожит. Белобрысый тоже это заметил, и по еголицу пробежала усмешка.

Такая знакомая усмешка, легкая, скользкая, холодная иодновременно обжигающая, словно прикосновение медузы.

Алиса резким движением загасила сигарету.

– Мам, можно руками? Можно я буду курицу есть руками? –Голос сына доносился откуда-то издалека, хотя Максимка сидел рядом и повторялсвой вопрос уже в третий раз, прямо в ухо. – Мама, очнись! Что с тобой?

– Да, малыш, можно руками…

– А ты? Почему ты не ешь? – Ребенок с аппетитом уплеталгорячую курицу. Налей мне, пожалуйста, колы. Эй, ты только что курила, тыобещала, что не будешь смолить одну за другой.

Алиса заметила, что вертит в пальцах сигарету. Может, встатьи уйти? Но внезапным уходом она только привлечет внимание. Прежде чем уйти,придется позвать хозяина, попросить счет. А потом – как она объяснит Максимкесвой странный поступок?

Для начала надо успокоиться.

«Действительно, что со мной? Ведь этого быть не может.Просто случайное сходство. Он погиб три года назад в Северной Ирландии. Ячитала в нескольких газетах, я видела фотографию похорон. Его хоронили народине, в Германии. Однако почему он так смотрит?»

Она залпом выпила стакан колы и щелкнула зажигалкой.«Предположим, это он. Что дальше? Во-первых, прошло одиннадцать лет. Почему оннепременно должен меня узнать? Я изменилась. Так не бывает, чтобы женщина заодиннадцать лет нисколечко не изменилась. Во-вторых, даже если он узнал – чтоиз этого?»

– Мам, ты точно не хочешь курицу? Тогда я доем, ладно?

– Да, малыш, доедай, – кивнула она, подвигая к нему своютарелку.

Белобрысый весело болтал на иврите со своими приятелями,потягивал пиво, бросал в рот соленые орешки. Алиса старалась не смотреть нанего, но то и дело ее взгляд натыкался на холодные бледно-карие глаза.

«Да что я, в самом деле? Через десять минут мы уйдем отсюда.Разумеется, это не он, просто очень похож. До жути похож…»

– Максимка, доедай, поехали. Я спать хочу, – сказала она.

– Ты же спала почти двое суток, как сурок. Слушай, мам, чтос тобой вообще происходит?

– А что со мной происходит? – Алиса попыталась улыбнуться.

– Достань пудреницу и посмотри на себя в зеркало. Тыбледная, прямо синяя вся. Может, у тебя голова болит?

– Да, честно говоря, у меня ужасно болит голова, простораскалывается. Алиса открыла сумку, но вместо пудреницы вытащила фотоаппарат. –Максимка, ты здорово смотришься с куриной косточкой на фоне этих темныхличностей за соседним столом. Они похожи на наркоторговцев или бандитов, –произнесла она нарочно громко, поднялась, обошла стол, встала так, чтобыбелобрысый попал в кадр.

– Мам, тише! Вдруг кто-то из них понимает по-русски? –испуганно зашептал ребенок.

– Вряд ли.

Щелкнула вспышка, потом еще раз и еще. Хотя бы на одном изкадров белобрысый должен получиться достаточно четко. Завтра утром она отдастпроявить пленку. Потом спокойно разглядит лицо на фотографии и окончательноубедится в своей паранойе, ибо это, разумеется, не он.

Она убрала фотоаппарат, позвала хозяина, попросила счет.Вместо счета мрачный ковбой просто назвал сумму – пятьдесят шекелей. Это былоочень дешево. Алиса достала купюру, добавила несколько монет чаевых. Максимотправился к раковине за стойкой вымыть руки после жирной курицы. Белобрысыйпроводил его глазами, потом опять уставился на Алису. Она не отвела взгляд.

«Даже если это и правда ты, я не боюсь тебя. Ты умер. Тебеудобней, чтобы все думали, будто ты умер».

Алиса взяла сына за руку и, не оглядываясь, направилась кмашине. Когда нежно-салатовый новенький «Рено» отъехал от кафе, обогнул площадьи свернул в переулок, ведущий к набережной, белобрысого за столом уже не было.Шумная компания во главе с хозяином в ковбойской замшевой шляпе продолжала питьпиво, курить, жевать соленые орешки.

* * *

– Сэр, я не сомневаюсь, это он.

– Чушь. Какого черта он стал бы здесь светиться? И потом –пластическая операция…

– Он сделал еще одну.

– Тогда тем более, как же ты умудрился узнать его?

– Во-первых, почуял печенью… Можете считать менясумасшедшим, но после того, как три года назад на моих глазах взорвался автобусс заложниками и человеческие потроха парили в воздухе, как комья красногоснега, я чувствую этого ублюдка печенью. Ну а во-вторых, он сделал еще однупластическую операцию.

– Ты не просто псих, ты еще и поэт. Для секретного агентаэто слишком. И между прочим, еще не доказано, что именно он взорвал автобус сзаложниками под Луксором. Списали на него, для удобства.

– Идея с захватом туристического автобуса в Египтепринадлежала ему. И то, что произошел взрыв, его вина. А насчет поэзии – да, ябаловался верлибрами, когда учился в университете, и, наверное, что-то такое вомне осталось с тех пор. Но работе это не мешает.