Родителям не приходило в голову прислушаться к речамстарика, обратить внимание, что он там бормочет ребенку. Наверное, сказкирассказывает. Они не могли представить, что именно эти сказки стали для ребенкаединственной реальностью.

Про дедушку давно знали, что у него не все в порядке сголовой, но Густаф и Марта не придавали душевной болезни никакого значения.Смирный, неопасный ну и ладно. А странности бывают у всех. Только когда онпопытался ночью поджечь лавку, они опомнились и отправили дедушку Фрица влечебницу.

Карлу было десять лет. Он навещал дедушку каждую субботу,сидел на стуле у высокой койки в маленькой палате с зарешеченным окном. Соседипо палате кричали, бормотали. Лохматый старик на соседней койке сосалмладенческую пустышку, которая висела у него на шее на голубой ленточке. Когдасоска выпадала изо рта, он корчил обиженную гримасу и разражался ревом, словноогромный, сморщенный, чудовищный младенец.

У дедушки Фрица, как у всех в этой палате, под кроватьюстояло резиновое судно. От запаха хлорки у Карла противно першило в горле ислезы наворачивались на глаза.

– У тебя голубая кровь, Карл. Ты не гляди, что из разбитойколенки течет красная. Ты прижги рану и погляди на фамильный герб, – говорилдедушка Фриц. Мир рушится потому, что в этом веке им управляют плебеи. АдольфШикльгрубер был сыном грязной батрачки и мелкого таможенного офицеришки,который сам являлся незаконнорожденным, к тому же приходился Кларе, материэтого недоноска, родным дядей. Вы слышите? Он быдло, недоносок, этот вашобожаемый Адольф Шикльгрубер! – Дедушка Фриц кричал, обращаясь уже не к внуку,а ко всей палате, размахивал руками в крупных желтоватых пятнах старческойпигментации, тряс маленькой лысой головой.

Старик на соседней койке хлопал в ладоши и энергично сосалпустышку.

– Они родные братья с русским быдлом Джугашвили. Тот – сынпрачки, этот поденщицы. И оба оказались кретинами, как все плебеи в этом мире.Были бы умней, могли бы договориться. Они так похожи! Адольф учился пению вхоровой школе бенедиктинского монастыря. Иосиф учился в православной школе иготовился стать попом. Адольф рисовал бездарные картинки и считал себяхудожником. Иосиф писал бездарные стихи и считал себя поэтом. Женщины которыебыли рядом с ними, кончали с собой. Адольф поставил перед собой цель –уничтожить несколько миллионов евреев и славян. Иосиф уже приступил к этомублагородному делу и здорово преуспел, надо отдать ему должное. Они так похожи,эти два главных идиота двадцатого века. Они не договорились и проиграли оба. Нона самом деле, мой мальчик, они победили, однако по своей плебейской тупостидаже не успели понять этого.

Сморщенное горбоносое лицо дедушки придвинулось совсемблизко к лицу Карла. Выцветшие почти до желтизны, когда-то светло-карие глаза грозносверкали из-под лохматых седых бровей. От дедушки пахло дешевым мылом илекарствами. Он перешел на громкий быстрый шепот.

– Они оба, Адольф и Иосиф, добились чего хотели. Теперь мирпринадлежит прачкам и мясникам, ростовщикам и поденщицам. Ты, Карл фонМайн-хофф, последний аристократ в этой мертвой стране. Ты не станешь мясником,как твой отец. Ты вырастешь и покажешь им всем, кто они есть на самом деле. Тывышибешь из их тупых голов всю дурь, которая накопилась за этот плебейский век.Поклянись, мой мальчик, что ты не дашь им спать спокойно и никогда не станешьмясником. Ты вырастешь, найдешь женщину, не плебейку, с чистой голубой кровью,и она родит тебе сына. Твой сын никогда не станет мясником.

Дедушка извлек из-под подушки мятый клочок бумаги, листок издетского альбома, на котором рукой маленького Карла был аккуратно нарисованфамильный герб баронов фон Майнхофф. Прямоугольник с оконечностью в формефигурной скобки, рыцарский шлем с решетчатым опущенным забралом, хищный профильчерного орла, дубовая ветвь…

– Клянись, мой мальчик, что ты никогда не-предашь нашихпредков. Ты не предашь Зикфрида.

Дрожащие узловатые пальцы с желтыми толстыми ногтями любовноразгладили листок и поднесли его к лицу ребенка, совсем близко.

– Клянись, Карл, что ты будешь сеять смуту среди серыхбездарных плебеев, которыми полон до отказа этот мещанский мертвый мир.Клянись, что ты продолжишь наш род. У тебя будет сын, которого ты воспитаешькак барона, как рыцаря. У тебя будут внуки и правнуки. Ни один из них не станетмясником.

– Клянусь, – ответил ребенок страшным шепотом.

Марта Майнхофф говорила, что ее свекор Фриц свихнулся отбольшого ума.

– Умники всегда плохо кончают, – вздыхала она, развешиваяколбасы на крюках, красиво раскладывая на маленьких тарелочках кусочки ветчины,буженины, ростбифа.

В каждый кусочек втыкалась тонкая деревянная палочка-шпажка.Марта ревниво следила, чтобы покупатели по рассеянности не увлекалисьдегустацией и не сметали все, что было выставлено на пробу.

– Некоторые приходят, чтобы полакомиться нашей продукцией, иничего не покупают, – ворчала она.

Мелодично звенел дверной колокольчик, фрау Мартарасплывалась в любезной улыбке. Карл слышал приторное мяуканье:

– Гуттен морген… данке шен… фидерзейн… чуз-чуз-чуз… Так вот,сынок, умники всегда плохо кончают, – продолжала она уже другим, несладкимголосом, когда за очередным покупателем закрывалась дверь. – Ты знаешь, дедушкаФриц работал в абвере. Он был разведчиком. А разведчику приходится слишком уж усердношевелить мозгами.

Карл молчал. Он понимал: спорить с матерью бесполезно. Он-тознал, что дедушка Фриц был единственным нормальным среди всех них. Думать какони, жить как они – разве это не сумасшествие? Каждый день свиные туши, мерныйстук топорика, жужжание мясорубки, чинный ужин, сериал по телевизору. Разговорыо делах в лавке, о ценах на говядину. Это они все слабоумные, а дедушка Фрицнормальный.

Из больницы дедушку перевели в интернат. Карл каждую субботуездил в Потсдам. Интернат был хороший старик жил в маленькой чистенькойотдельной комнатке. Карл привозил деду баночки с паштетами, мягкую варенуюколбасу, фруктовое пюре. Все это готовила и аккуратно заворачивала в яркиебумажки фрау Марта.

Когда Карлу исполнилось двенадцать, дедушка Фриц умер. Настаринном лютеранском кладбище пухлый улыбчивый патер прочитал короткуюмолитву, специальный кладбищенский экскаватор быстро аккуратно засыпал гроб твердымикомьями желтоватой глинистой берлинской земли.

Было сырое туманное утро, каркали вороны, звенел трамвай закладбищенской оградой. Карл глядел на скучные лица своих родителей и думал отом, что он последний из рода фон Майнхофф. Последний и единственный потомоквеликого воинственного Зигфрида в этом пошлом, тупом бюргерском мире.

Эйлат, январь 1998 года