Наиболее обычный симптом второй фазы — это ощущениенекоторой нереальности. Никотин улучшает контакт синапсов и повышаетконцентрацию внимания — другими словами, расширяет путь поступления информациив мозг. Не очень сильно и не специфически по линии активного мышления (хотязаядлые курильщики утверждают обратное), но когда его действие прекращается, увас остается ощущение — навязчивое в моем случае, — будто граница между снами иявью стирается. Мне много раз чудилось, что прохожие и машины, и маленькиесценки на тротуаре, которые я наблюдал, на самом деле скользят мимо меня надлинной ленте, которую спрятанные рабочие сиены тянут, крутя огромные ручки ивращая огромные барабаны. И еще чудилось, будто ты все время чуть пьян,поскольку это состояние сопровождалось ощущением беспомощности и душевнойизмотанности, ощущением, будто все будет продолжаться так без конца, к лучшемули, к худшему ли, потому что ты (разумеется, я имею в виду себя) настолько занятнекурением, что ни на что другое почти не остается ни времени, ни сил.

Не уверен, какое отношение все это имело к произошедшему, ноубежден, что какое-то, бесспорно, имело, поскольку я почувствовал, что сметрдотелем творится что-то очень неладное, едва увидел его, а едва онзаговорил со мной, я уже знал это твердо.

Он был высок, лет около сорока пяти, строен (во всякомслучае, во фраке — в обычной одежде он выглядел бы тощим), усат. В одной рукеон держал меню в кожаной папке. Иными словами, выглядел он точно так же, какбатальоны метрдотелей в батальонах шикарных нью-йоркских ресторанов. Только егобабочка сбилась в сторону, и что-то темнело на рубашке, прямо над верхнейпуговицей фрака. Не то пятно, не то комочек желе. Кроме того, на затылке у неготорчал вихор, как у Алфалфы в старом сериале "Маленькие проказники".И я чуть было не расхохотался — не забудьте, я очень нервничал, — и мнепришлось закусить губу, чтобы удержаться.

— Да, сэр? — спросил он, когда я приблизился к его столу.Слова эти прозвучали, как "дей, сайр?". Все метрдоты в Нью-Йоркеговорят с акцентом, и ни единый из этих акцентов не поддается точномуопределению. Девушка, с которой я встречался в середине восьмидесятых,отличавшаяся большим чувством юмора (и, к несчастью, еще большим пристрастием кнаркотикам), как-то сказала мне, что все они родом с одного островочка, апотому у них у всех один родной язык.

"И какой же?" — спросил я.

"Снобби", — ответила она, и я покатился со смеху.

Вот о чем я вспомнил, когда посмотрел через его стол наженщину, которую заметил снаружи — теперь я почти не сомневался, что это Диана,и мне вновь пришлось закусить губу изнутри. В результате фамилия Хамболдавырвалась у меня изо рта так, словно я ее вычихнул.

Бледный лоб метрдота нахмурился. Его глаза впились в мои.Когда я подходил к нему, они мне показались карими, но теперь они выгляделичерными.

— Извините, сэр? — переспросил он. Прозвучало это, как"изнити, сайр", а, судя по тону, означало: "А пошел бы ты на…Джек!" Его длинные пальцы, бледные, как и лоб — похожие на пальцыпианиста, — нервно забарабанили по краю меню. Кисточка, которой оно былоснабжено, своего рода недоношенная закладка, покачивалась взад и вперед.

— Хамболд, — сказал я. — Столик на троих.

Я обнаружил, что не могу отвести взгляда от его бабочки,сбившейся настолько, что ее уголок почти задевал его нижнюю челюсть, и от этогокомочка на белоснежной накрахмаленной рубашке. И вблизи оно больше ненапоминало соус или желе, а походило на полузапекшуюся кровь.

Он листал книгу заказов, а непокорный вихор у него назатылке колебался из стороны в сторону над остальными прилизанными волосами. Явидел кожу на дне бороздок, которые оставил в них гребешок, и перхотинки наплечах фрака. Мне пришло в голову, что хороший метрдотель вполне мог бы уволитьподчиненного за подобное неряшество.

— А, да, мсье ("А, дей, мусью"), — он нашелискомую фамилию. — Ваш столик… — Его глаза было поднялись, но он вдруг умолк, иего взгляд, став еще более пронзительным, если это было возможно, скосился внизмимо меня. — Сюда нельзя приводить собак, — сказал он резко. — Сколько раз явам повторял, не приводить сюда эту СОБАКУ?

Он не то чтобы закричал, но его голос обрел такую громкость,что люди за столиками вблизи от его стола, больше смахивавшего на церковнуюкафедру, перестали есть и начали с любопытством оглядываться по сторонам.

Я тоже посмотрел вокруг. Он говорил так требовательно, что яожидал увидеть кого-то с собакой. Но позади меня не было никого, а собаки — темболее. Тут мне, не знаю почему, пришло в голову, что он имел в виду мой зонтик,который я забыл сдать в гардероб. Быть может, на жаргоне Острова Метрдот"собака" означает зонтик и особенно в руках клиента в ясный день,словно бы не угрожающий дождем.

Я вновь посмотрел на метрдота и увидел, что он уже удаляетсяот столика с моим меню в руке. Видимо, он почувствовал, что я не пошел за ним —во всяком случае, он оглянулся через плечо, слегка подняв брови. Теперь еголицо не выражало ничего, кроме вежливого: "Так вы идете, мусью?", и япошел за ним. У меня не было ни времени, ни сил гадать, что может быть не так сметрдотом ресторана, где я ни разу не бывал до этого дня, и куда, вероятно,никогда больше не загляну. Мне предстояло иметь дело с Хамболдом и Дианой — ине курить при этом, а потому метрдот "Кафе Готэм" пусть самразбирается со своими проблемами, включая собаку.

Диана обернулась, и сначала я не увидел в ее лице и глазахничего, кроме ледяной вежливости. Затем различил за вежливостью злость… или мнетак показалось. В последние наши два-три месяца вместе мы часто ссорились, но яне мог вспомнить, чтобы хоть раз заметил что-то похожее на скрытую злость,которую ощутил в ней сейчас, — злость, которую должен был прятать макияж, иновое платье (голубое, без крапинок, без разреза сбоку, длинного иликороткого), и новая прическа. Плотный мужчина за ее столиком что-то говорил ей,и, протянув руку, она прикоснулась к его локтю. Когда он обернулся в моюсторону и начал приподниматься со стула, я заметил в ее лице еще что-то. Она нетолько испытывала ко мне злость, она меня боялась. И хотя она не произнесла ещени слова, я уже был в бешенстве. Выражение ее глаз все отвергало заранее. С темже успехом она могла вывесить между ними на лбу табличку: "ЗАКРЫТО ДО ДАЛЬНЕЙШЕГООПОВЕЩЕНИЯ". Я считал, что заслуживаю лучшего. Разумеется, это может бытьлишь способ заявить, что ничто человеческое мне не чуждо.

— Мсье, — сказал метрдот, выдвигая стул слева от Дианы. Яего почти не слышал, и уж, конечно, его эксцентричное поведение и сбившаяся всторону бабочка тут же вылетели у меня из головы. По-моему, даже о табаке я насекунду забыл — в первый раз с того момента, когда я бросил курить. Я былспособен только думать о ее тщательно спокойном лице и удивляться, как я могу бытьв таком бешенстве на нее и все же хотеть ее так отчаянно, что мне было больнона нее смотреть. Усиливает ли разлука любовь или нет, но зрение она, бесспорно,освежает.