— Да, вероятно, ты именно ждешь, что я этому поверю. Тактипично!

Она взяла стакан с водой и выплеснула дюйма два на скатерть,потому что рука у нее тряслась. Я тут же перенесся в тот день, когда она ушла:вспомнил, как смахнул стакан с апельсиновым соком на пол, как велел себе, покау меня трясутся руки, не подбирать осколки, чтобы не порезаться, и как всеравно начал их подбирать и поранился в награду за свои старания.

— Прекратите! Это контрпродуктивно, — сказал Хамболд. Точноучитель у игровой площадки, старающийся предотвратить драку, прежде чем онаначалась. Он, казалось, совсем забыл про список дерьма, составленный Дианой.

Его глаза шарили по дальнему концу зала, высматривая нашегоофицианта или любого другого, чей взгляд ему удалось бы перехватить. В этуминуту терапия интересовала его куда меньше, чем возможность добавить еще, какговорится.

— Я только хочу узнать… — начал я.

— То, что вы хотите узнать, не имеет никакого отношения к тому,для чего мы здесь, — сказал Хамболд, и на мгновение он словно обрел деловуюхватку.

— Да, верно. Наконец-то, — сказала Диана надрывнымнастойчивым голосом. — Наконец-то речь идет не о том, чего хочешь ты, что нужнотебе.

— Не понимаю, что это значит, но я готов выслушать, — сказаля. — Если ты хочешь попробовать совместное консультирование вместо… а… терапии…ну, того, чем занимается Хамболд… я не против…

Она подняла руки до уровня плеч, вывернув ладони.

— Боже мой! Верблюд Джо с пачки "Кэмел" шагает вНовый Век! — сказала она и опустила руки себе на колени. — После всех тех дней,когда ты уезжал в закат, такой высокий в седле! Скажи, что это не так, Джо!

— Прекратите, — сказал ей Хамболд. Он перевел взгляд сосвоей пациентки на почти уже бывшего мужа своей пациентки. (Да, это произойдет,даже легкое ощущение нереальности, возникающее от некурения, уже не моглозамаскировать от меня эту самоочевидную истину). — Еще одно слово от вас обоих,и я объявлю эту встречу завершенной. — Он одарил нас улыбочкой, настолько явноискусственной, что она от обратного показалась мне умилительной. — А мы дажееще ничего не заказали!

Это — первое упоминание о еде с того момента, когда яприсоединился к ним, — словно бы предварило разразившиеся ужасы, и я помню, какот одного из соседних столиков на меня повеяло запахом лососины. За две недели,после того как я бросил курить, мое обоняние удивительно обострилось, но я несчитаю это такой уж удачей, и особенно когда речь идет о лососине. Прежде онамне нравилась, но теперь я не выношу ее запаха, а о вкусе и говорить нечего.Для меня она пахнет болью и страхом, и кровью, и смертью.

— Он начал, — сказала Диана сердито.

"Ты начала, ты перевернула квартиру вверх дном, а потомушла, когда не сумела найти того, что тебе требовалось", — подумал я, нопромолчал. Хамболд явно не шутил: если мы начнем это школьное дерьмо,"нет, не я, нет ты", он возьмет Диану за руку и уведет ее. Его неостановит даже перспектива выпить еще.

— Ладно, — сказал я мягко… и поверьте, этот мягкий тон далсямне очень нелегко! — Что дальше?

Естественно, я знал: перечисление обид, иными словами,дерьмовый список претензий Дианы. И еще много о ключе к сейфу. Вероятно,единственное удовлетворение, какое мне удастся извлечь из этой отвратительнойситуации, сведется к тому моменту, когда я заявлю им, что дубликата они неполучат, пока судебный исполнитель не вручит мне письменного распоряжения судьипредоставить его. С тех пор как Диана отбыла из моей жизни, я к содержимомусейфа не прикасался и не собирался к нему прикасаться в ближайшем будущем… но иона не прикоснется! Пусть грызет сухари и пытается свистнуть, как говариваламоя бабушка.

Хамболд извлек пачку листков, сколотых цветной причудливойскрепкой, из тех, которые изготовляют на заказ. И мне пришло в голову, что яявился сюда катастрофически неподготовленным к этой встрече — и не толькопотому, что мой адвокат где-то сейчас вгрызается в чизбургер. У Дианы — новоеплатье; у Хамболда — его кейс на заказ; а у меня — только новый зонтик всолнечный день. Я поглядел вниз, туда, где он лежал возле моего стула, увидел,что на ручке все еще висит ярлычок с ценой, и у меня запылали уши.

Зала благоухала (как большинство ресторанов с тех пор, как вних запретили курить) цветами, вином, свежемолотым кофе, шоколадом, только чтоиспеченными булочками — но особенно ясно я различал запах лососины и, помню,подумал, что если смогу есть здесь, то, вероятно, смогу есть где угодно.

— Главные проблемы, указанные вашей женой — по крайней мерепока, — это ваше равнодушие к ее работе и неспособность доверять в личномплане, — сказал Хамболд. — Относительно второго, должен указать, что вашенежелание открыть Диане доступ к сейфу, принадлежащему вам обоим, вполнеисчерпывает вопрос о доверии.

Я открыл было рот, намереваясь указать, что с доверием невсе так просто, что я не доверяю Диане — она вполне способна забрать все иприсвоить. Однако прежде чем я успел произнести хоть слово, меня перебилметрдот. Он не только кричал, но и визжал — я постарался передать это, однакосплошная цепочка "и" не дает представления о реальном звуке.Казалось, все нутро у него полно пара, а в горле засел свисток,предупреждающий, что чайник закипел.

— Эта собака… Иииииии!.. Я вам без конца повторял прособаку… Иииииии!.. Все это время я не могу спать… Ииииии!.. Она говорит, порежьсебе лицо, дырка эта!.. Ииииии!.. Как ты меня доводишь!.. Иичиич!.. А теперь тыпритащил эту собаку сюда… Ииииии!

В зале, конечно, сразу воцарилась тишина. Все пересталиесть, перестали разговаривать, когда худая, бледная, одетая в черное фигуразашагала по центральному проходу, выдвинув голову вперед, быстро перебираядлинными, как у цапли, ногами. Теперь на лицах не было ни единой улыбки, толькоизумление. Бабочка метрдота повернулась на полные девяносто градусов и теперьсмахивала на стрелки часов, показывающие шесть. Руки он заложил за спину инемного наклонялся вперед от талии, так что мне вспомнилась иллюстрация в моемучебнике литературы для шестого класса, изображавшая Икебода Крейна,злополучного школьного учителя, созданного Вашингтоном Ирвингом.

И смотрел он на меня, приближался он ко мне. Я уставился нанего, ощущая себя почти загипнотизированным — как бывает во сне, когда тебеснится что ты должен сдавать экзамен, к которому не готовился, или что тысидишь совсем голый на обеде в твою честь в Белом доме, — и, возможно, япродолжал бы сидеть так, если бы не Хамболд.

Я услышал, как скрипнул его стул, и посмотрел в его сторону.Он стоял, выпрямившись, небрежно держа салфетку в одной руке. Вид у него былудивленный, но и разъяренный. Я внезапно понял две вещи: что он пьян, сильнопьян, и что он усмотрел в происходящем оскорбление и его радушию. И егокомпетентности. В конце-то концов ресторан выбрал он, и поглядите — главныйцеремониймейстер сорвался с катушек!