class="p1">– Слыхал, Ночная Гарпия, ребёнок короля Теабрана, его настойку разве что не вёдрами хлещет.

– Воин?

– Или воительница. Там сама Чарна ваша без бутылки не разберётся. Слыхала, значит?

– Из его бутонов делают выжимку и хранят с другими травами в бутылках из синего стекла, чтобы настоялась и стала золотистой, а принимают в виде капель, разогрев на огне. Мало кто знает правильный рецепт такой настойки. На Эвдоне много веков назад алхимики готовили её только для касты воинов, чтобы они теряли страх и переставали чувствовать боль, становились злее. Король дает эти капли своему ребёнку?

– Так, грят, само берёт и дуреет, как берсерк. Одно потом машет секирой, бошки рубит направо и налево, берегов не вид-дит, а потом падает почти без дыхания и дрыхнет целые сутки, а как просып-пается, вообще не поймёт, что и где. Где берёт, неизвестно. Может, у ихнего того алхимика, Алмекий или как бишь его? Беглый брательник Эвдонской Горгульи. Или у тех же бродячих чернокнижников. Эти вообще торгуют чем попало, даже почками чертенят, вырезанными на полную луну. Слыхал, одного на Холодных островах так повесили, как узнали, что он травой этой приторговывает. А ещё белладонну девка пьёт, как вишнёвый сок, грят, даже не от б-болей, а потому что дуреет г-головой своей ещё больше, чем от той настойки. Ох, проклят-тая икота.

– Ребёнку короля следует быть аккуратнее. К белладонне быстро привыкают. После неё редко какое обезболивающее способно помочь. Король знает?

– Знают даже дворцовые мыши. Из того, что Гарпия принимает, самое безобидное – та вонючая трава, её ещё поджигают, ну, от тяжести в груди.

– Сердце?

– Лёгкие.

– У их высочества больные лёгкие?

– Г-грят, лет с пяти, как у королевы Иммеле, по наследству досталось. Только у королевы-то уже давно всё прошло, а Дитя удача стороной обошла. Как задыхаться начинает, так жжёт её пучками, аж глаза выедает. Тем и спасается. Слуште, а мы вот поспорили вчера с Веснушкой, тебе что больше по душе: лекарства или яды? Я говорю, что яды, дурень той, что – лекарства.

– Травы – это целый мир, – Меланта оторвала испорченный лист у куста петрушки. – Из одного и того же растения можно сделать и лекарство, и отраву. Как Слёзы Скаки – одна лишняя капля выжимки дурман-травы, и это яд. Недостаток – и ты на сутки отправишься в глубокий транс. Я слышала, он настолько глубок, что принявшего его нельзя разбудить, даже если отрубить ему палец. Если разогреть его и вдохнуть пар, то можно парализовать лёгкие. Капля, попавшая в глаз, ослепит. Если разбавить его в воде или соке – это успокоит нервы. Я слышала, есть яды, которые могут остановить сердце за секунду, могут лишить сна, могут заставить задыхаться. Могут сделать смерть сладкой, а могут доставить нестерпимые муки, как яд из листьев черноцвета. А есть Амалабрис, который разрывает разом все сосуды. Есть те, что можно нейтрализовать обычным сахаром, а есть те, к которым нет противоядия.

Пока она говорила, Мехедар слушал её вполуха, а глаза его приобрели масленое выражение и стали туповаты, как у борова. Он улыбнулся.

– И есть люб-бимый яд?

Меланта, застигнутая врасплох, замолчала на полуслове.

– Я… я не знаю. – Она облизнула пересохшие губы. – Давайте я дам вам настойку от икоты.

Власта вдруг вскочила с места и с совсем непривычной и какой-то непристойной для себя торопливостью подбежала к столу, где стояли миниатюрные колбочки. Загремели стекляшки.

– Где же? – она прятала от собеседника глаза, глядя только на склянки, будто ничего в этом мире для неё не было более важного, кроме потерянной колбы или баночки.

– Что? – не понял Мехедар и снова присосался к бутылке. Крепкое вино кувалдой ударило его по голове, смешав в клоаку остатки разума, страхи и бесстыжие мысли. – Что-то потерялось?

– Да… где же она? Вот.

В тонкой руке между указательным и большим пальчиками оказалась прозрачная колбочка, наполненная до краёв мутно-белой жидкостью с жирным осадком на дне. Сама колбочка была закрыта пробкой и запечатана сургучом.

– Настойка лоики, – Меланта встряхнула сосуд. Осадок растворился. – Помогает от икоты, если разбавить в воде и принимать по глотку. Иолли сказала, что у вас и Веснушки началась бессонница из-за головной боли. От неё это тоже поможет.

Она протянула пробирку Мехедару.

– Принимайте по три капли утром и вечером. И никакого алкоголя.

– А то что?

– Алкоголь в лучшем случае нейтрализует действие, а в худшем – вы вообще не будете способны уснуть по меньшей мере двое суток.

– Хорошо, что ты мне об этом сказала.

– Думаю, своим сном вы дорожите больше, чем бутылкой. У вас есть ко мне ещё какие-то вопросы? Мне нужно работать.

Мехедар усмехнулся и взял протянутый сосуд.

– Эй, – его грубая рука внезапно оказалась поверх руки Меланты и заставила её остановиться. Грубые сухие пальцы поцарапали будто отлитую из воска ладонь. – Погоди.

– У меня правда много работы.

Девичье личико внезапно покрылось испариной, но власта сдержала желание вырвать свою руку. Мужчина увидел, как она взволновалась, даже испугалась. Яркий румянец проступил на бледной шее и щеках.

– Присядь, – сказал он, показывая взглядом куда-то в сторону. Власта обернулась и осмотрела помещение за спиной.

– На стол?

– Можешь и сюда, – он взглядом показал себе на колени. – Что ж мы будто незнакомые? К чему этикет?

– Кажется, вы перепутали меня с миртовой девкой. Езжайте половину лиги на юг. В той деревне, что осталась от разорённого вами города, есть Миртовый дом. Там вам не откажут. Впрочем, вы и так знаете туда дорогу.

Между тонких бровок показалась вертикальная морщинка и сразу исчезла. Рука Мехедара сильнее сжала тонкое запястье Меланты.

– Уходите, – попросила она, едва сдерживая отвращение к потному, как похотливый кабан, мужчине.

– Дорогая власт-т-точка, – Мехедар икнул и не успел сдержать отрыжку, – не ты теперь приказываешь в Ровенне.

Она промолчала.

– Может, всё-таки присядешь?

– Я постою.

– Стесняешься меня, значит? Или гордая?

– Я – власта Гирифора, и мне не нравится, куда ведёт этот разговор.

– Ты очень красивая женщина, – признался Мехедар, дыхнув ромом. – А пять лет – очень большой срок. Мужик твой не вернётся, у него уже давно своя жизнь. А у тебя должна быть своя.

– Отпустите.

– А если не п-пущу?

– Вы пьяны.

– Я пьян, и что?

– Отпустите мою руку, – настояла Меланта, но мужчина сжал её запястье ещё сильнее.

– Мне больно, – голос Меланты дрогнул, и он это заметил. Он встал, притянул девушку к себе. Она попятилась.

– Лучше согласись сама, иначе будет хуже – ты же умная женщина. Б-болт тебя не защитит. Если я зах-хочу, я хоть сейчас его прирежу и идиота его, а вас вчетвером заг-гоню в чулан и весь взвод туда пущу, одного за другим, полакомиться красавицами. Сама видишь, как они все на вас, дур г-горделивых, глядят, а стоймя стоят, потому что старик не велит, а не будет его, что делать будете? Я б-буду вместо него. И ты лучше мне одному дай, чем всем, потому что я могу это устроить, если заартачишься. Ты пойми, мы х-хорошие люди, но жён-то мы все уже пять лет своих не видали, скучаем, ласки хотим. Без неё дичаем, мы ж не виноватые сами. А Ровенна, рожки да ножки осталась, маленький замок, но в нём много кор-ридоров, тёмных и узких, для разных гнусных дел, и старик тебя не защитит! А я защищу! Не бежать же тебе. Б-бежать-то не сможешь.

– Не надо.

– Думала, планы строила! А я знал! И кто парней в к-кулаке удержал? Болт или я? Я! Я их всех в кулаке – я! И мне, мне решать, не ему, держать этот кулак сжатым или нет, – его голос приобрел такую гадкую интонацию, будто в ней крылся весь смысл того, что ему было нужно от Меланты.

Она выдернула руку из его руки. Желудок скрутило судорогой. Она отвернулась.

– Пожалуйста, уйдите – или уйду я.

Мехедар