этапе у нас все равно нет недостающего элемента, но я знаю, где можно его найти.

– Какого именно недостающего элемента? – не сдавалась Лера. В конце концов, это ее призрачный пес, и она имеет право знать.

– Ошейника. Для воплощения Горыныча нам недостает его серебряного ошейника. Семейной реликвии рода Бартане, твоего рода, Валерия.

– И где взять этот ошейник?

– В музее. Я отдал его на хранение одной очень приятной даме. – Григорий усмехнулся, а потом добавил: – Как чувствовал.

– И мы едем за ошейником Цербера?

– В том числе. Ситуация сейчас такова, что нам не стоит оставаться вблизи места преступления. Это во-первых. А во-вторых, силы вернутся к тебе гораздо быстрее, если ты окажешься в Гремучей лощине. И человеческие силы, и не совсем человеческие.

– А зачем мне нечеловеческие силы? – тут же спросила Лера.

– Боюсь, что с тем существом, которое убило твоих родителей, одними лишь человеческими силами нам не справиться. Придется мобилизовать все имеющиеся в арсенале силы: и нормальные, и паранормальные.

– Расскажите о нем! Что это за существо? Почему оно охотится на меня? Почему убило моих родителей?

– Расскажу, – пообещал Григорий. – Я все тебе расскажу, Валерия, но по дороге. Я, конечно, человек фартовый, а ты у нас вообще потомственная ведьма, но боюсь, если мы не поспешим, очень скоро могут возникнуть некоторые трудности.

Из дома они вышли в темноте. Где-то вдалеке погромыхивало, воздух был плотный и неподвижный. Лера с сомнением посмотрела на красный кабриолет Григория, сказала:

– Не самая неприметная машина.

– Грешен! Как говорит одна моя очень старая знакомая, люблю выпендриться. – Григорий усмехнулся и распахнул перед Лерой дверцу. Цербер уже устроился на заднем сидении и зыркал оттуда красными глазами.

Первые грозовые капли упали, когда кабриолет выруливал со двора на улицу. Григорий поднял крышу, прибавил газа.

– Вы обещали мне рассказать, – напомнила Лера.

– Чтобы ты поняла, придется рассказывать с самого начала.

– Сколько нам ехать?

– Думаю, за час управимся.

– А с рассказом?

Григорий скосил на нее взгляд, улыбнулся, сказал странное:

– Ну вылитая тетя Оля. Ладно, Валерия, рассказчик из меня не особо хороший, но слушай!

Он соврал – он был прекрасным рассказчиком! Он рассказывал так, что Лера слушала его, затаив дыхание. История ее рода была непостижимой, удивительной и трагической. История Григория – тоже. Верилось во все сказанное с тудом, но он всякий раз находил правильные слова и нужные средства убеждения. Да и в чем было ее убеждать, если реально-нереальное доказательство всему происходящему сидело позади нее и подмигивало красными глазищами?!

Григорий перешел к самому главному, когда впереди зажглись огоньки полицейской мигалки.

– Молчи, – шепнул он, останавливая кабриолет у обочины и опуская стекло. – Я все решу сам, просто молчи.

А ей только и оставалось, что молчать. Ей даже спрятаться было некуда. Если это по ее душу, узнают ли они ее в ее нынешнем обличье?

Их машину остановил молоденький офицер, кажется, он представился, но Лера не расслышала его имени из-за лихорадочного биения собственного сердца. Офицер был вежлив, внимателен и подозрителен. Он попросил у Григория документы, посветил фонариком прямо в лицо сжавшейся на пассажирском сидении Лере. Он светил, а она представляла себе лесной ручей со студеной ключевой водой. Она не хотела навредить этому человеку и не хотела испортить машину Григория. Наверное, офицер что-то такое заподозрил, или проверка документов была стандартным мероприятием. Не важно, у нее не было при себе документов. У нее не было документов, а у офицера была при себе ориентировка. Вот сейчас они и узнают, насколько она изменилась…

– Ваши документы, пожалуйста! – Офицер все светил и светил этим своим фонариком, а Лера все глубже и глубже заходила в свой воображаемый ручей…

– Детка, – мягко позвал ее Григорий. Позвал и легонечко тронул за плечо. – Моя дочь спала, офицер, а ее документы у меня. Вот, пожалуйста!

Из бардачка он вытащил какой-то красочный рекламный буклет, сунул его в руки офицеру, заглянул тому в расширившиеся сначала от удивления, а потом от подозрения глаза, добавил все тем же мягким тоном:

– Наши документы в полном порядке, офицер. Мы можем ехать, а вы можете заниматься своими делами.

– Вы можете ехать, – механически-бодрым голосом сказал офицер, возвращая Григорию буклет. – Счастливого пути!

– Благодарю!

Григорий нажал на газ, ловко объехал припаркованную на обочине машину ДПС, посмотрел на Леру:

– Отличная выдержка. Ремонт машины обошелся бы мне в копеечку.

Лера улыбнулась в ответ, а потом спросила:

– Так кто он такой? Вы утверждаете, что Отто фон Клейста больше нет в живых, его сестры Ирмы тоже. Вы и ваши друзья зачистили Гремучую лощину от остававшихся там упырей. Добро типа победило.

– Типа… – Григорий иронически усмехнулся. – Мы со Стеллой долгое время так думали. Мы отпустили прошлое, мы позволили детям жить и… – он запнулся, – и умирать так, как они хотели. Мы не вмешивались, а только наблюдали. Я приглядывал за своими потомками, а Стелла за потомками Танюшки и Севы.

– Значит, за Мироном и за мной?

– Нет. – Григорий мотнул головой, закурил. – Только за Мироном. О твоем существовании мы узнали совсем недавно.

– Как это? Вы же наблюдали и присматривали. Почему же я вдруг выпала из поля вашего зрения?

– Мертворожденное дитя, – сказал Григорий, глядя на дорогу перед собой.

– Это вы сейчас про меня? – Лера поежилась, поймала в зеркальце заднего вида два красных огонька. Огоньки мигнули один раз. – Почему я мертворожденное дитя? С какого перепуга?

– Мы не наблюдали за тобой, Валерия, потому что считали, что тебя не существует, что ты мертва.

– Почему мертва? С чего вы так решили?

– Ты должна узнать еще кое-что, Валерия. – Григорий оторвал взгляд от дороги, посмотрел ей в глаза, и от взгляда его ей сделалось не по себе.

– Вы пытаетесь меня загипнотизировать? – спросила она так дерзко, как только могла.

– Я пытаюсь подготовить тебя к правде.

– Вы думаете, после того, что я уже узнала, меня еще можно чем-то шокировать? Я уже верю в упырей и трехглавых псов!

Цербер снова ободряюще подмигнул ей с заднего сидения.

– Мы считали, что ты мертва, потому что твои родители погибли, – сказал Григорий и отвел от нее взгляд.

– Мои родители погибли, – повторила она за ним. – Их убил этот монстр. Я не понимаю…

– Твои родители погибли много лет назад, в день твоего рождения.

В его словах не было ни смысла, ни логики. Его слова были абсурдны и жестоки, но Лера продолжала слушать.

– Двадцать три года назад неподалеку от Гремучего ручья случилась авария с участием двух автомобилей. Трагическое стечение обстоятельств, провидение.

– В чем суть провидения? – спросила Лера, сглатывая колючий ком.

– В каждом из двух автомобилей была пара: муж и жена. Женщины были на последних сроках беременности. Твой отец, твой настоящий отец, погиб на месте, твою маму в критическом состоянии отвезли в городскую больницу. Вторую женщину с травмой живота доставили туда же. Не пострадал только ее супруг, кстати, виновник ДТП. Твоя мама умерла во время экстренного кесарева сечения. Врачи до последнего пытались спасти ребенка. Ты родилась мертвой. Если верить записям, тебя пытались реанимировать тридцать минут, ты задышала, когда продолжение реанимационных мероприятий было признано бесперспективным. – Григорий говорил спокойным, механическим каким-то голосом, словно зачитывал хроники давно забытых, никому не нужных событий. – Вторую женщину тоже прооперировали. Она выжила, но ребенка спасти не удалось. С этого момента началась твоя история, Валерия. Думаю, ты уже догадалась, что произошло дальше?

Она догадалась. Она слишком хорошо знала своего отца. Человека, которого все эти годы считала своим отцом. Эту нелюбовь, эту холодную отчужденность она чувствовала с младенчества. Он так и не смог признать ее своим ребенком, он терпел ее присутствие только ради своей жены, своей обожаемой жены.

– Мама знала? – спросила Лера. – Она знала, что я не ее родной ребенок?

– Нет. – Григорий покачал головой. – Той роковой ночью, ты уж прости меня за драматизм, твой приемный отец принял решение, которое кардинально изменило твою дальнейшую судьбу. По его настойчивой, щедро подкрепленной деньгами просьбе младенцев поменяли местами. В каком-то смысле это можно было считать актом гуманизма. Осиротевший ребенок обрел любящую мать, а мать – дитя. – Григорий замолчал.

– И только отец так и не смог смириться с этим актом гуманизма, – сказала Лера. Она снова по щиколотки стояла в студеной воде, а вода вокруг нее закипала-закипала…

– И мы долгое время считали, что ты погибла с родителями в той аварии. Вернее сказать,