Может, чья-то стрела твою жизнь оборвёт —

кто всегда одинок, тот уже обречён.

И он принялся медленно расхаживать туда-сюда, сокрушённо вздыхая.

Все озадаченно переглянулись, Го Кунь же вдруг издал низкий гортанный крик, схватил с земли палку и бросился на Ли Ляньхуа, Ван Хэйгоу хотел закричать “Хватай его!”, но подумал и сдержался, а потом увидел, как Ли Ляньхуа упал, и Го Кунь потащил его под дерево, выкрикивая странным голосом:

— Вы у меня полетаете! Полетаете! Говори правду, вы с ней… А-а-а! — Последний вопль был преисполнен ужаса. — Чудовище!

Этот выкрик “чудовище” был для всех неожиданностью, Го Кунь со свирепым взглядом схватил палку и яростно ударил Ли Ляньхуа, словно пытаясь отрубить ему голову.

— Чудовище! Чудовище!

Ли Ляньхуа, очевидно, тоже не ожидал такой реакции и распахнул глаза; Го Хо, видя, что дела плохи, подбежал на помощь.

— Ты…

Не успел он договорить, как Го Кунь обеими руками схватил Ли Ляньхуа за голову и потянул, пронзительно вопя:

— Смотри, он чудовище! Он мёртв, мёртв, ты с ним никуда не улетишь!..

Ли Ляньхуа вскрикнул от боли, когда его потянули за шею, и Го Кунь резко разжал руки и уставился на него, по видимому, озадаченный, что “мертвец” ещё разговаривает. У Ван Хэйгоу от воплей “чудовище” сердце в пятки ушло, он приказал схватить Го Куня.

— Ли Ляньхуа, ты что вытворяешь?

Ли Ляньхуа поднялся на ноги, похоже, не предполагавший такого поворота событий.

— Кха-кха… Начальник Ван, господин землевладелец, у кого Го Кунь учился писать?

— У моего отца, — нерешительно ответил Го Дафу.

Ли Ляньхуа кивнул.

— Какие у них были отношения?

— Отец всегда был добр к нему, — нахмурился Го Дафу.

— Он подражал вашему отцу? — со вздохом спросил Ли Ляньхуа.

Как только эти слова прозвучали, всё стало ясно как день. Го Дафу округлил глаза.

— Хочешь сказать… — вырвалось у Ван Хэйгоу.

Ли Ляньхуа беспомощно пробормотал:

— Хочу сказать… полагаю… это только предположение… Вы можете со мной не согласиться… Полагаю, хотя он и слабоумный, по-видимому, он учится глядя на других, и способен научиться чему-то, следуя за самым близким и знакомым человеком. Возможно, обычно этот человек учил его чему-то, и подражая ему, он выражал своё восхищение.

— Это… — Ван Хэйгоу нахмурился. Это не повод признавать Го Цяня убийцей.

Ли Ляньхуа вдруг усмехнулся.

— Давайте пока не будем обсуждать, подражал ли Го Кунь Го Цяню или нет. Начнём с мертвеца — у нас есть череп, значит, должно быть и тело. Но ни матушка Цзян, ни господин землевладелец не помнят, чтобы пятьдесят с лишним лет назад в усадьбе принимали гостя, а потом он бесследно пропал. Если бы что-то подобное произошло, то как бы семья Го ни пыталась скрывать, слухи о пропавшем в усадьбе Цайлян всё равно бы разлетелись, разве о таком забудешь? А значит, покойник не был почётным гостем, во всяком случае, большинство людей не знало о его прибытии.

Го Дафу кивнул: пятьдесят лет назад усадьба Цайлян ещё не стала популярным местом, где останавливались именитые и учёные мужи, Го Цянь занимался торговлей, друзей у него было немного, гостили они редко.

— Тогда… Каким образом этот человек попал в усадьбу так, что об этом никто не знал? — продолжил Ли Ляньхуа. Все переглянулись, а он помолчал и улыбнулся. — Странно, правда? — Все дружно покивали: действительно, странно. Он весело рассмеялся. — В таком случае… каким же образом сюда проник Ли Ляньхуа?

Го Дафу остолбенел, внезапно осознав.

— По воде! Он приплыл!

Ли Ляньхуа кивнул.

— Неважно, сам он приплыл или его принесло потоком — хотя усадьба обнесена стенами, здесь есть места, которые находятся у воды. Если плыть не на лодке, незаметно проникнуть сюда не составит труда.

— Ты мелешь языком уже полночи, а толку как от пердежа! — взорвался Ван Хэйгоу. — Ну и что, что какой-то ребёнок приплыл?

— Не ребёнок, — кашлянул Ли Ляньхуа.

— Откуда тебе знать? — фыркнул Ван Хэйгоу.

— Ребёнок не мог владеть каллиграфией, декламировать стихи, и уж тем более, соблазнять женщину.

Все только ахнули, вытаращив глаза.

— Соблазнять женщину? — вырвалось у Го Дафу.

Ли Ляньхуа оглянулся на скрытый далеко за деревьями кабинет во внутреннем дворике и улыбнулся.

— Господин землевладелец… Вы наверняка хорошо знакомы со всеми этими прекрасными произведениями каллиграфии и живописи, которые храните в кабинете?

Го Дафу застыл, утратив дар речи.

— Э-э-э… только… только с теми… — Он был знаком лишь с теми произведениями, которые оставили его гости.

Ли Ляньхуа об этом догадывался и сверкнул улыбкой.

— Значит, куча неподписанных свитков принадлежала старому хозяину Го?

— Это… ну… — Го Дафу нахмурился. — Большей частью, они собраны моей матушкой.

Ли Ляньхуа уже подумал о том, что хорошо образованный человек не назвал бы своего сына “Дафу”. Кашлянув, он продолжил:

— Большинство произведений, собранных в семье Го — о лотосах, неважно, голубых, белых, красных или пурпурных — главное, чтобы лотосы были, не ошибёшься. Среди них есть несколько работ, написанных женской рукой — по-видимому, вашей матушкой Сюй Хэюэ.

Го Дафу снова кивнул, остальные слушали, ничего не понимая — кто хмурил брови, кто качал головой, кто застыл глупо моргая — мысли их перемешались. Окинув их взглядом, Ли Ляньхуа с улыбкой сказал:

— Работы тушью от благородных гостей усадьбы Цайлян наверняка подарены господину землевладельцу, а более ранняя коллекция — скорее всего, или собрана жёнами и наложницами, или написана ими, вот только несколько произведений каллиграфии отличаются от других. Го Цянь занимался торговлей лекарственным сырьём, опасаясь быть непонятым, он писал в стиле кайшу, и Го Куня научил именно этому стилю. Он не был силён в игре на цине, облавных шашках, поэзии и живописи, и, по всей видимости, произведения созданы госпожой Го. Почерк у неё был мелкий, в стиле кайшу, но тонкий и изящный. Тогда откуда же в кабинете взялась эта работа? Кто её написал? — Он принял из рук служанки Сюфэн свиток и развернул его.

— Стая скрылась вдали, возвращаясь домой,

бесприютный, куда ты направишь полёт?

Потерявшись, зовёшь под студёным дождём,

хочешь броситься в пруд, только страх не даёт.

Над рекой низко стелется туч полотно,

лишь луна над заставами горных хребтов.

Может, чья-то стрела твою жизнь оборвёт —

кто всегда одинок, тот уже обречён… *

Стихотворение “Одинокий гусь” танского поэта Цуй Ту

На этом свитке, который безуспешно пытался прочесть Го Хо, было написано стихотворение поэта Цуй Ту “Одинокий гусь”.

— Во-первых, это скоропись, а во-вторых — не поздравление и не пожелание благополучия, не работа именитого мастера, совсем не похоже, чтобы её могли поднести Го Цяню в подарок, тем