необходимого условия поддержания всего лишь базового уровня довольства. По мнению некоторых исследователей зависимости, люди, регулярно употребляющие алкоголь, адаптируются к нему на неврологическом уровне настолько, что должны продолжать выпивать, чтобы просто чувствовать себя «нормально». Привычка к постоянному употреблению наркотиков может привести к ситуации, когда гомеостаз, то есть способность поддерживать психологическую стабильность настроения или аффекта, восстанавливается в патологическом или разрушительном для организма состоянии{470}.

С точки зрения эволюции наша подверженность алкогольной зависимости и злоупотреблению спиртным ставит в тупик. Алкоголь тысячелетиями был обычным элементом человеческих культур, и большинство людей способны соблюдать умеренность в его употреблении. Откуда же берется зависимость? Склонность к алкоголизму имеет выраженно наследственный характер, и, по оценкам некоторых ученых, генетический вклад в вероятность возникновения этого расстройства у человека может достигать 60 %{471}. Конкретные гены, отвечающие за алкоголизм, пока не выявлены, но вероятными кандидатами являются те, что кодируют рецепторы дофамина, особенно потому, что люди с алкогольной зависимостью часто оказываются подверженными и другим типам зависимостей. Похоже, что те, кто склонен к злоупотреблению спиртным, испытывают как усиленное действие начального, эйфорического, эффекта крепких напитков, так и пониженную чувствительность к неприятным последствиям этапа, когда содержание алкоголя в крови меняется по нисходящей{472}. Другое направление изучения алкоголизма, возглавляемое исследователем зависимостей Маркусом Хейлигом, сосредоточилось на генах, связанных с функцией нейротрансмиттера ГАМК в амигдале, центре эмоционального возбуждения и обработки чувства страха. У алкоголиков, как крыс, так и людей, наблюдается аномально низкая активность ГАМК в амигдале, из чего следует, что развитию алкоголизма может благоприятствовать генетически ослабленная способность переносить негативное возбуждение или стресс{473}.

Независимо от первопричины, факт остается фактом: до 15 % человеческой популяции может быть предрасположено к тяжелому алкоголизму, хотя не все из этих людей действительно станут алкоголиками. С учетом длительности сосуществования человечества и алкоголя это поистине странно. Алкоголизм чрезвычайно разрушителен и дезадаптивен. Почему же тогда обусловливающие его возникновение гены не были удалены из человеческого генофонда? Казалось бы, в любом уголке мира, где доступен алкоголь, должно существовать сильное давление естественного отбора, действующее против этих генов. Другой фрагмент этой головоломки – значительные межстрановые различия в показателях алкоголизма, представленных на рис. 5.1. Почему Италия находится внизу мирового антирейтинга, несмотря на массовое употребление вкуснейших спиртных напитков (как людьми, так и лемурами), а Россия наверху?

Ответ на вопрос о культурном многообразии может стать ключом к раскрытию тайны алкоголизма в целом. Что касается различий европейских культур, Италия – классический пример так называемой южной культуры пития{474}. В Южной Европе алкоголь – главным образом вино, но также и пиво – это часть повседневной жизни, настолько встроенная в национальную кухню, что никакой прием пищи без него немыслим. Дети с раннего возраста приучаются к умеренному, здоровому потреблению спиртного. Например, в Италии маленьким детям дают стакан вина, смешанного с большим количеством воды, и по мере того, как они растут, вино становится все менее разбавленным. Обычно люди не пьют нигде, кроме как за столом во время ланча или обеда, и напиваться допьяна считается неприличным. Дистиллированные спиртные напитки не то чтобы неизвестны, но обычно употребляются в очень малом количестве до или после основной трапезы в качестве аперитива или средства для улучшения пищеварения. Подушевое потребление алкоголя в целом в этих странах довольно высокое, но уровни алкоголизма и вызванных алкоголем расстройств низки.

Физически расположенная в Восточной Европе Россия – это классическая северная культура пития, как и, например, другие восточноевропейские государства, Германия, Нидерланды, скандинавские страны. Традиционно здесь не принято особенно пить дома или за едой. Алкоголь, как правило, строго запрещен детям, которых приучают считать его взрослой и отчасти табуированной субстанцией. Питье как самостоятельное занятие, отдельное от принятия пищи, более распространено. Дистиллированные спирты часто смешиваются с пивом и/или вином и могут даже полностью их вытеснять. В северных культурах люди пьют реже, но более склонны перебирать. Нет ничего необычного в том, чтобы быть пьяным на людях, и в некоторых случаях это считается делом чести или проявлением мужественности. Питье в одиночку, не за обеденным столом и вне социального контекста, также не является настолько стигматизированным, как на юге.

В главе 1 мы отметили, что теории мозгового захвата и эволюционного пережитка рассматривают употребление алкоголя как чистое зло, по крайней мере с тех пор, как мы, люди, стали заниматься земледелием, вести оседлый образ жизни, а также научились производить практически бесконечные объемы пива и вина. Следовательно, страсть к спиртному, особенно избыточная и чрезвычайно вредная форма этой тяги, отличающая алкоголиков, должна была оказаться под сильным давлением отрицательного отбора в последние несколько тысячелетий. Однако мы обратили внимание на странную неспособность генетических решений «проблемы» с алкоголем – скажем, комбинации генов, обусловливающей «азиатский румянец», – распространиться сколько-нибудь далеко за пределы ограниченных территорий Юго-Восточной Азии и Ближнего Востока. Из этого следует, что хотя бы в последние несколько тысяч лет польза от способности пить, иногда избыточно пить, исторически перевешивала издержки.

Очень может быть, однако, что этот баланс недавно был нарушен. За последние несколько столетий – мгновение на эволюционной шкале времени – в способах производства и потребления спиртного людьми произошли два крупных сдвига. Первым стало появление напитков из дистиллированного спирта. Вторым – перемены в образе жизни и экономике, сделавшие питье в одиночку или, по крайней мере, совершенно вне сферы общественного контроля и ритуала вполне возможным для значительной части населения. В отсутствии адекватных противовесов эти две серьезные перемены – дистилляция и изолированность – могли изменить пропорцию между пользой и издержками в потреблении алкоголя.

Однако этот новый риск сильно ослабляется факторами культуры. Культурные нормы всегда сглаживали опасности алкоголя и на всем протяжении истории общества, несмотря на вырабатываемые действенные меры по ограничению и регулированию потребления спиртного, имели больше возможностей пожинать блага винопития, сводя к минимуму негативные последствия. Поэтому, пожалуй, неслучайно, что самый низкий уровень алкоголизма в современной Европе наблюдается в Италии и Испании, а самый высокий – в Северной и Восточной Европе. (Иммигранты также привозят с собой свои культуры пития: например, распространенность алкоголизма среди американцев итальянского происхождения ниже, чем в среднем для населения США.){475} Южные культуры употребления алкоголя дают своим представителям, генетически предрасположенным к алкоголизму, эффективные средства защиты против новых проблем. Это объясняет, почему гены алкоголизма сохраняли жизнеспособность в течение последних тысячелетий. Северные же культуры отдают потенциальных алкоголиков в полную власть дистилляции и изолированности, и их гены алкоголизма становятся значительно более вредоносными, чем были исторически. Мы можем сделать для себя важные выводы относительно того, как приручить или одомашнить Диониса, тем более что некоторая беспомощность Севера к возлияниям достигает апогея в Соединенных Штатах, а американская культура, в свою очередь, с середины XX столетия задает культурные стандарты большей части мира.

Давайте обратимся к двойному проклятию – дистилляции и изолированности – и узнаем, как резко они увеличивают опасность, которую алкоголь всегда представлял для людей.

Проблема с крепким спиртным: Эволюционное несоответствие

Почти всю долгую историю нашего сосуществования с алкоголем он представал в виде пива или вина. Пиво и вино, в свою очередь, обычно имели крепость, или объемную долю этилового спирта в напитке, приблизительно 2–4 %. Современные методы брожения на основе сверхэффективных и особо спиртоустойчивых дрожжей способны давать более крепкие напитки: крепость современного пива составляет в среднем 4,5 %, а вина – 11,6 %{476}. Любой процесс естественного брожения неизбежно ограничивается спиртоустойчивостью дрожжей. В какой-то момент даже самые выносливые дрожжи будут убиты побочным продуктом собственной жизнедеятельности, что прекращает процесс брожения. Максимум, до которого людям удалось довести этот процесс, – 16 %. Это крепость сносящего голову австралийского шираза, изготавливаемого из ультраспелого (благодаря жаркому климату Австралии) винограда с высоким содержанием сахара и самых спиртоустойчивых дрожжей. Каждый, кто знаком с этой алкогольной бомбой, помнит, какой плотный аромат спиртного вырывается из только что откупоренной бутылки. В войне австралийских и новозеландских вин я, убежденный сторонник последних, предпочитаю более изысканные и утонченные вина, созданные прохладным климатом Новой