В центре двора находился самодельный деревянный стол, вокругкоторого собрались местные обитатели – человек восемь пожилых мужчин, игравших– Василий едва поверил собственным глазам – в шахматы. Среди них он заметил иМешкова: наклонившись над одним из игроков, он горячо шептал что-то тому на ухои водил пальцем над доской, а противник смахивал его ладонь, словно муху.

«Московский дворик», – подумал Ковригин, борясь сжеланием срочно расчехлить камеру. Но снимать было нельзя – не за этим он сюдаприехал. Может быть, потом…

И вдруг он понял, что совершает большую ошибку. Василийвынул фотоаппарат из кофра, сделал несколько пробных снимков, взглянул наэкран… И медленно пошел по двору, то прицеливаясь, то опуская камеру, подолгувыбирая правильный ракурс, чтобы сфотографировать лепестки, упавшие на скамейкувозле дома.

Ему не пришлось долго ждать. Когда он приблизился киграющим, его окликнули.

– Э-э, парень! – Старый дед с такой же белой, какгрушевый цвет, бородой приподнялся, с любопытством разглядывая длинныйобъектив. – Чего ерунду снимаешь-то, а? Нас щелкни!

Вокруг засмеялись.

– С удовольствием, папаша! – бодро ответилКовригин, и тут приглядевшийся к нему Николай Евсеич воскликнул:

– Э! Да я тебя знаю! Ну-ка поди сюда… Где ж мывстречались-то, а, елы-палы?

Дальнейшее было делом нескольких минут. Правда, Ковригинупотребовалось преодолеть сопротивление остальных участников игры, требовавших,чтобы разговор велся при них, но Василий при желании умел быть оченьубедительным. Вскоре они со стариком сидели на скамейке и вели разговор «зажизнь».

Навести Мешкова на нужную тему удалось не сразу: старикобходил молчанием то, что интересовало Ковригина больше всего. Почтиотчаявшись, Вася уже собирался задать прямой вопрос, но тут бывший тренеруслышал обращенное к нему громкое восклицание одного из игроков, сопровожденноесоответствующим жестом, и отрицательно помотал головой:

– Без меня, братва, без меня. Я человек, потерянный дляобщества, то бишь непьющий.

– Что, язва, Николай Евсеич? – спросил Ковригин,ухватившись за кончик этой ниточки.

– Не… Просто завязал. С концами. – И, чувствуя,что собеседник ждет продолжения, старик добавил: – Был один случай… Выпил всегоничего, а машину разбил и сам едва не покалечился. В общем, с тех пор ни капли.

– Расскажите, пожалуйста, что случилось, –проникновенно попросил Вася, решив больше не ходить кругами вокруг того, чтоему требовалось. – Мне как раз такие примеры нужны. Для поддержаниясобственного морального духа.

– А ты чего, употребляешь, что ли? – Бывший тренернастороженно взглянул на фотографа, подозревая насмешку.

Василий, не покривив душой, подтвердил, что употребляет, ибыл окончательно зачислен в «свои».

– Я ведь и до этого не пил, – поделилсястарик. – В смысле, до того случая. А тут принесла нелегкая одну знакомую…

Ковригин выслушал незамысловатую историю о том, как в гостик Мешкову внезапно нагрянула старая приятельница, которую он не видел нескольколет. Она привезла с собой в подарок бутылку эликсира – для поправки здоровья.

– Эликсир забористый оказался, собака! – говорил??иколай Евсеич, вытирая губы тыльной стороной ладони. – Я и выпил-тонемного, а чувствую – захмелел. Мне бы остановиться, а я все подливаю даподливаю. Под хороший разговор да закусочку знаешь как оно идет?! Эх! По лицувижу, что знаешь.

Под конец встречи приятельница попросила подбросить ее домагазина. Бывший тренер к этому моменту соображал плохо, но не настолько, чтобыне понять: садиться за руль ему нельзя. Как его уговорили, он не помнил – также, как и саму поездку. Осталось в памяти, что приятельницу высадил, а какдомой возвращался – выпало из головы начисто.

– Вот помню только – столб на меня летит, а яудивляюсь: отчего он в воздухе? А потом – все, труба. Машина – вдребезги,остался я без моей ласточки на старости лет. Хорошо, что сам живой.

Возвратившись домой после разговора с Мешковым, Василийоткрыл последнюю книгу Лены Дубровиной на той главе, где описывалась гибельучительницы. Впервые за все время расследования, которое он сампренебрежительно называл доморощенным, Ковригину стало не по себе.

– Старая уже бабулька, могла и сама умереть, –успокаивающе сказал он. – А может, еще жива. Вот это я и узнаю.

Бабкин остановил машину возле ворот. Через две минуты вышелохранник, постоял напротив них, сунув большие пальцы за ремень, и, вернувшись всвою будку, наклонился над столом.

– Номер наш записал, – подал голос Илюшин спассажирского сиденья. – Сознательный.

– Помню я, какой он сознательный. Год назад мимо негоможно было отряд ОМОНа провезти. Если хорошенько накрыть рулоном мха[5].До сих пор, как вспомню, в носу щекочет.

Сергей пробежал взглядом по воротам и высокому трехметровомузабору. На первый взгляд здесь ничего не изменилось за прошедшее время – дажезабор не покрасили. Разве что на маленькой дверце рядом с воротами появиласьтабличка, извещавшая, что по данному адресу располагается пейнт-клуб«Артемида».

Год назад, разыскивая пропавшую Вику Стрежину, Бабкин проникна территорию клуба, предполагая, что девчонку похитили и держат именно здесь.То, что он увидел внутри, произвело на него куда большее впечатление, чем всеостальное расследование. Пожалуй, в Москве это был единственный в своем родеклуб.

Благодаря помощи Илюшина ему удалось тогда выбраться стерритории «Артемиды» без отрицательных последствий – если не считатьпродолжительной головной боли и нескольких синяков, а также насмешек Макара.Положительным же во всей этой истории было то, что человек, возглавлявший клубна протяжении многих лет, запомнил их обоих, особенно Илюшина. Сам Макар послеговорил, что ради знакомства с Игорем Перигорским стоило побегать по оранжереям«Артемиды». Правда, Сергей придерживался другого мнения, особенно учитывая тотфакт, что носиться по ним сломя голову и наблюдать за очень странными деламипришлось ему, а не Илюшину.

– Молодец Перигорский, – пробормотал Макар. –Следит за своей вотчиной, лишнего внимания к ней не привлекает. Непростой ончеловек, очень непростой.

«А ты к этому непростому человеку прямо в пастьлезешь», – хотел сказать Бабкин, но смолчал. Он понимал, для кого Илюшинэто делает, и знал, что другого выбора у них нет.

– Мы в любом случае станем должниками, – сказалему накануне Илюшин, объясняя свое решение. – Перигорский – далеко нехудший выбор, поверь мне. Меня больше всего беспокоит не это, а то, как бы онне отказался принять участие в нашем маленьком размене фигур на большой доске.Стратегия его такова, что он старается держаться как можно дальше от политики.