– Пройдемте, – парень подошел ближе. – Мы из милиции.

– И давай без понтов. Велась видеосъемка. Расскажешь нам все как было, что тебе говорил Чуб, и спокойно уедешь домой.

– Покажите удостоверение, – потребовал Охотников.

– И вы свое тоже, – уточнил второй парень, подходя ближе.

– Там убийство. Два человека убиты. А вы здесь стоите! И еще есть раненый, ему Чуб голову разбил! – взволнованно сказал Охотников, когда убедился, что парни в штатском действительно из милиции.

– На место происшествия уже выехала следственно-оперативная группа. Они разберутся, – спокойно ответил первый мент.

– А чего вы меня гребете? – разволновался Охотников. – Что я наделал? Что я должен рассказывать?

– То, что мы попросим. Садись в машину. – Менты в штатском стояли с двух сторон, так что если бы Охотников попытался убежать, то его легко остановили бы элементарной подножкой.

Машина стояла у тротуара.

– Садись, – один из ментов открыл дверцу. На заднем сиденье сидел еще один мент, а впереди водитель. Охотников послушно сел.

– Двинься, – приказал тот же мент и сел рядом с ним. Другой уселся вперед.

Тронулись с места и, влившись в транспортный поток, как река вливается в море, поехали в направлении Рязанского проспекта.

– Мы куда едем? – забеспокоился Охотников.

– Сиди и не рыпайся, – посоветовал мент, который сидел по левую руку Охотникова.

– Где документы, журналист?

– Какие документы? – спросил Охотников. – И отдайте мне мое журналистское удостоверение. Вы не имеете права. Я буду жаловаться!

– Лучше напиши себе эпитафию, урод! – сказал один из них, и вся компания разразилась хриплым хохотом.

Охотников засомневался в принадлежности этих людей к правоохранительным органам и заелозил на месте, оценивая возможность вырваться, но тут же получил удар кулаком по печени.

– Сиди смирно, мудила. Че дергаешься?

– Куда мы едем?

– Сизый, заткни ему пасть. Он мне на мозги капает.

Охотникову нелюбезно заклеили рот.

Сизый закурил.

– Ну че там, Бекас? Че в папке?

Бекас обернулся и подмигнул Охотникову:

– Все на месте. А ты, журналюга, должен понимать, что, если мы тебе пасть заткнули, ты нам должен спасибо сказать. Будешь кипишевать – тебя Сизый пером пощекочет. Усек?

Охотников сидел смирно и больше не дергался, так как понимал, что такие ребята не шутят: вначале бьют по печени, потом и монтировкой по голове зарядить могут, а если переборщат – невелика беда, в подмосковных лесах места достаточно, да там еще наверняка и волки водятся.

– А че делать будем с этой мудилой, Бекас? – спросил Сизый, поигрывая лезвием выкидного ножа.

Охотников наблюдал за этим лезвием как завороженный и чувствовал, что еще немного – и он не выдержит, сам бросится на нож, только бы закончилось это размеренное пощелкивание.

– С этим мудилой? – Бекас обернулся и посмотрел на Охотникова так, словно только что его вспомнил. – Хрен его знает. Все газетчики – паскуды. Дурку гонят постоянно. По ливеру некому дать. Но теперь сученыш попался. Ты че понтовался, мудак? Думал туда-сюда и бабло получил? Теперь усеки урок, что не каждая ксива верная, есть и подманка. Че, допрыгался со своей работенкой? Работал бы на заводе да водку жрал – и все пучком было бы, с нами бы ни в жизнь не встретился. А так уж извини, что не такие интеллигентные, придется тебе разделить наше общество.

В этот момент машину тряхануло так, что можно было подумать, как будто враз отвалились все колеса.

– Эй, Кремень! Ты че, ехать нормально не можешь? – Бекас на мгновенье переключился на водителя, избавив Охотникова от своего леденящего взгляда.

Тот, что сидел по левую руку Охотникова, всю дорогу молчал, но Игорь не сомневался, что молчание в данном случае не означает скромность, да и не хотел он испытывать на себе мощь удара этого откормленного кабана.

– Че, Охотников, к маме и папе хочешь? Или рыб кормить будем? – усмехнулся Бекас, оборачиваясь к Охотникову.

За окном была такая темень, словно исчезли и звезды, и луна, как будто кто-то разлил чернила на небосводе. Машина резво мчалась по Рязанскому проспекту за город. Охотников, испытывая невыносимое напряжение, в какой-то момент не сдержался и впервые в своей жизни обмочился.

– Бекас! – подал голос Сизый, чье присутствие в кромешной тьме выдавал лишь рдеющий кончик сигареты. – Он обсцикался. Сейчас на весь салон смердеть будет. Давай кончать его.

– Ты че, не въехал, Сизый? Монгол базарил, чтобы живым доставили. Тот, второй, паскуда, троих завалил и концы в воду. Ищи-свищи по Москве. Ты за него шкурой отвечал!

– Бекас, че ты, в натуре! – Сизый даже обиделся на такое замечание. – Я че, лох? Это тот мудак виноват, пасти не умеет…

– Монгол разберется, – коротко ответил Бекас.

Вскоре Рязанский проспект закончился и началось Егорьевское шоссе. Охотников призывно замычал.

– Як, сними с него ленту! А то он еще натрухает здесь, – приказал Бекас, решивший, что лучше вывести Охотникова в лесок дела справить, чем ехать в машине с запашком вокзального толчка или уютной лестницы панельного дома на окраине.

– Фухх… – выдохнул Охотников; ему казалось, что еще немного – и он задохнется.

– Че? Хорош воздух? – засмеялся Бекас. – Дыши кислородом, пока есть возможность. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.

Вскоре машина свернула с Егорьевского шоссе и поехала по проселку, в Торбеево.

У Охотникова зазвонил телефон. Сизый приставил выкидной нож к горлу Охотникова, и тот заговорил будничным голосом, словно он, отработав день, устал и теперь попивает пиво в компании закадычных дружков. Когда разговор закончился, Бекас похвалил Охотникова.

– Молодец, Охотников. Хорошо базаришь. А где твой пособник?

– А если я скажу вам, где он? Ну, точнее, попробую подумать, где он может быть, вы меня отпустите? – у Охотникова появилась маленькая надежда, он готов был заложить и оклеветать кого угодно, только бы его отпустили.

– Ты Монголу это скажешь. А дурку будешь гнать, так он живо с тебя шкуру спустит.

Охотников послушно закивал и чуть сдержался, чтобы не расплакаться. Да пропади все пропадом! В самый ответственный момент его жизни такая невезуха!

«Это все Чуб, сучара… Его ищут!