Он пробормотал:

– По форме?

Она спросила радостно и недоверчиво:

– Это что было? Ты пошутил?

Он посмотрел с удивлением:

– А что, получилось?

Она покачала головой:

– А ты сам еще не понял?

– Нет.

– Тогда, наверное, это не юмор. Хотя вообще-то шуточкичаще именно так получаются. Нечаянно. Может быть, и юмор. Хотя какой-то нетакой…

– Почему? – удивился он. – Я понимаю, моглополучиться или не получиться. А что еще?

Она пожала плечами.

– Ну, многое еще… Ты мне лучше про великанов расскажи.Сами великаны тебя не пугают, вижу. А что в засаде спрятались, значит, им велелкто-то, кого даже великаны слушаются.

Он кивнул.

– Женщина, а что-то понимаешь. Даже бить не пришлось.Думаю, та сволочь уже знает о моем приближении. И догадывается, что я у него спрошу.

Она зябко передернула плечами.

– Знаешь, что он о тебе знает… и все-таки едешь?

– А как иначе?

Она снова передернула плечами.

– Сумасшедший. Все мужчины немножко сумасшедшие. А ты…множко!

Кони на удивление идут так хорошо, что Барвинок начала присматриватьсяк волхву, не подгоняет ли магией, но тот ни разу не коснулся амулетов, смотриттолько вперед, лицо высечено из камня, даже не морщится от встречного ветра, авот ей сразу влетела в раскрытый рот крупная мошка, хорошо, хоть не жук, и точуть не задохнулась, кашляла долго и отплевывалась, а потом дважды ударили влоб не то стрекозы, не то бабочки, точно синяки останутся, ужас, нужно чем-тозамазать, чтобы этот каменномордый гад не скалил зубы…

С галопа на рысь кони перешли, как ей показалось, сами, апотом и вовсе побрели шагом, к ним медленно приближается роща из десяткадеревьев, где вокруг могучих дубов рассыпались кокетливые березки, тонкие ибелокожие.

Волхв хмурился и смотрел с недоверием, ей тоже показалосьнечто не так, все-таки березняк и дубровник обычно держатся друг от другапоодаль, но коням все равно, остановились и начали задирать морды, стараясьущипнуть листья с нижних веток.

– Передохнем, – сказал волхв коротко.

– Я не устала, – сказала она на всякий случай.

Он поморщился.

– Еще бы!

– Что еще бы?

– Ты ехала, – сказал он недовольно, – а невезла. Еще бы устала!

И хотя она чувствовала себя еще как усталой и разбитой отдикой скачки длиной в полдня, задрала нос и сделала вид, что ну вот нисколечки,еще и на костер сейчас сама соберет…

Правда, ветви принес он, да и поджег бересту сам, зато онадостала еду и разложила на чистой тряпке. Расседланные кони дружно хрумали овеси фырканьем обменивались впечатлениями, в ветвях сплетничали спрятавшиесяптицы, от костра приятный сухой жар, волхв отошел в сторону и внимательнорассматривал, как муравьи тащат брыкающуюся гусеницу.

Неладное Барвинок ощутила в момент, когда волхв внезапноотпрыгнул, подхватил с земли посох, а сверху на него обрушилось нечтометаллическое, блистающее на солнце, составленное, как показалось, из тысячлезвий ножей.

Он успел уклониться, чудовище пронеслось над самой землей,вывернулось, перекувыркнувшись в воздухе через голову, и набросилось снова.Волхв отпрыгивал и отмахивался посохом. Когда странная птица задевала древкокрылом, раздавался звон, лязг, сыпались искры. Барвинок трепетала, не понимая,что происходит, Олег с хмурым лицом все чаще опускал руки, а огромная птицанабрасывалась яростнее.

Барвинок вскрикнула испуганно, когда он, запнувшись, упал,птица тут же налетела с яростным клекотом. Он откатился в сторону и с силойобрушил на нее удар посоха сверху. Хрустнули тонкие кости, птица затрепыхалась,он быстро и резко ударил еще дважды. Птица вскинулась, дико выгибая шею, изгорла вырвался хриплый крик, затрепыхалась, пытаясь взлететь, но крыльябессильно тащились по земле.

Барвинок с неимоверным облегчением увидела, что Олегподнимается, зато вытаращенные глаза птицы начало застилать кожистой пленкой.

– Ты цел?

– Нет, – ответил он зло.

Она в испуге оглядела его и торопливо ощупала, она желекарь, но даже волчовка цела, воскликнула негодующе:

– Ты даже не ранен!

– А самолюбие? – осведомился он.

Она фыркнула:

– Ах, это ваше самолюбие, знаменитое мужскоечванство!.. Почему она… такая?

Он осторожно поднял сбитую птицу за шею, сейчас не крупнеегуся, а в небе казалась устрашенной Барвинок размером с дракона. Птица какптица, только маховые перья блестят металлом.

– Хорошо продумано, – заметил онхладнокровно. – Перья тонкие и хрупкие, иначе не смогла бы вообще взлететь.Легко сломать или согнуть даже несильным ударом… но смотри, какие острые!Острее бритвы.

Она зябко передернула плечами. Если бы волхв попал под взмахтакого крыла, страшно и представить, проще под удар топора, кто только исотворил такое чудовище…

Олег посмотрел на нее внимательно.

– Чего побледнела? Находишь в одном, теряешь в другом.Хотя такие перья почти не тяжелее обычных, но все же умнику пришлось убавитьпрочность и без того хрупких косточек. Теперь этих птичек нетрудно перебитьпополам простым прутиком…

– То-то размахивал своей оглоблей! Ею быка можно убить!

– Я не знал, – возразил он, – насколькоживучи… Либо маг не умеет укрепить их получше, либо бережет водицу.

– Значит, ее мало?

– Или собирается жить вечно, – ответил волхвхмуро.

Он осторожно выдернул перо, солнце ярко метнуло ей в глазалучики. Барвинок невольно прикрыла глаза ладонью. Олег с задумчивым видом взялтолстую хворостину и начал нарезать пером, как ножом, аккуратные дольки.Барвинок со страхом видела, что режет без особого усилия, словно огурец.

Она передернула плечами, представив, как эта птица бросиласьбы не на волхва, а на нее.

– Если выпотрошишь, – предложил он, – можемподжарить. Думаю, мясо не хуже, чем у гуся.

– Потрошить этот ужас?

Он пожал плечами.

– Зато будешь рассказывать, какую птицу ела. Я даже незнаю, как она называется. Ни разу еще встречал. Разве что совсем далеко, напути к Колхиде… Ладно, не хочешь, как хочешь. Набери свежей воды в баклажку, дапоедем дальше. Надо спешить.

– Кони еще не отдохнули!

– Отдохнут по дороге, – отрезал он.

– Какие мужчины жестокие, – сказала она свозмущением. – И грубые. И вообще… Ты даже не заметил, что мы тоже непоели?