Щегол почувствовал на своей спине чужие руки и рефлекторно вздрогнул, оборачиваясь на незнакомца.

— Идемте, Сокол стоит с другой стороны, там можно перелезть через забор, — Сизый потянул Щегла за рукав.

Ухватившись друг за друга, они цепочкой направились в противоположную сторону парка, идя против течения и рискуя быть растоптанными. Вскоре площадь, что еще совсем недавно была наполнена танцами и настроением праздника, превратилась в пустое пространство, что заполнили люди в форме, проверяя каждый угол на наличие угрозы. Оказавшись рядом с «Буханкой» и знакомыми лицами Птиц, Щегол наконец-то смог выдохнуть с облегчением. Сокол хмурился пуще прежнего и снова курил, почти не выпуская сигарету изо рта.

— Порядок? — спросил он.

— Порядок, — ответил Щегол, едва держась на подкашивающихся ногах.

Птицы погрузились в машину, рассевшись так, как и раньше. Только в этот раз атмосфера в машине была напряженно угнетающая. Складывалось ощущение, что они снова проиграли в игру, о которой понятия не имели. Словно кто-то толкнул их сделать шаг на поле, а о правилах так и не рассказал.

— Если честно, это похоже на какое-то издевательство, — Чиж скрестил руки на груди. — Я впервые за полтора года выбрался в город, а тут снова терроризм.

— Это просто ты притягиваешь. Надо было тебя дома оставить, — Сорока шутливо толкнула его в бок.

— Не думайте об этом, — Сокол сказал это, будто самому себе. — Много всего сегодня произошло. Завтра я постараюсь выяснить, кто к этому причастен и что это вообще было.

Глава 14. Дети Филина

«…Я не настолько верю в слово,

Чтобы, как в юности, тогда,

Сказать, что всё начнётся снова.

Ведь не начнётся никогда…»

Померкли очи голубые. Борис Рыжий.

Месяц. Целый месяц его терзали кошмары. Скворец уже устал просыпаться в холодном поту, хватаясь за нож, что теперь всегда держал при себе. Несмотря на то, что навыки стрельбы в общих чертах он сумел себе вернуть, его не покидало чувство собственной беспомощности. Даже тогда, когда он в совершенстве умел стрелять и драться, его сумели победить и лишить рассудка. С одной стороны, Скворцу не терпелось проявить себя в деле, чтобы потешить свое самолюбие, а с другой стороны, он невыносимо боялся этой встречи со старыми кошмарами. Чтобы окончательно не уничтожить остатки здравого смысла, он решил сконцентрироваться на основной задаче — деньги. Ему казалось, если они узнают, где находится заначка Филина, то у них будет преимущество. Чтобы заполучить это преимущество, он отправился в дом Филина, пока Соловушка ходила по домам с просьбой постирать их одежду, а Дрозд был на работе. Эту часть их быта они повесили на Соловушку, потому что Скворец походил на бандита, а Дрозд — на религиозного сектанта, которому для полного образа не хватает белой рубашки и галстука. И пока все были заняты делами, благодаря которым их жизнь в холодном здании должна процветать, Скворец решил отправиться к своим демонам один на один, чтобы, наконец, разобраться со всеми сумраками истории Филина, которая с его исчезновением только сильнее покрывается мраком.

Не сговариваясь, они сошлись на том, что, скорее всего, он давно мертв, поскольку Дрозд с пеной у рта утверждал, что Филин не мог их бросить на произвол судьбы. Соловушка, казалось, вообще упустила ту часть, где их всех ее отец бросил выживать в городе. Мертв он или жив, ее это не интересовало, и словно не существовало тех лет, когда он заботился о ней как о части собственной души. Скворец искренне верил, что с минуты на минуту Филин появится и укроет своих обездоленных детей под крылом и заберет их туда, где больше нет смысла бояться нового кошмара. Он осознавал, что это глупо, но ничего не мог поделать с этим.

Скворец осторожно вошел в дом, словно прямо из-за двери, как и в тот день, на него накинуться незнакомые люди, вооруженные до зубов. Но там никого не было вот уже три месяца, и от этого стало только тоскливее. Дом перестал быть домом, а новый дом они так и не обрели. Не задерживая взгляд на злосчастном стуле, который так и стоял посреди гостиной, Скворец направился прямиком в кабинет Филина, чтобы найти там зацепки, которые наверняка оставила старая мудрая птица. В нем все было так же, как раньше. Большой стеллаж с книгами, возле которого был тот самый сейф, а посредине стол. Бумаги, что лежали в столе, были вывернуты наизнанку и разбросаны по всему столу, а книги выброшены с полок. Наверное, они думали, что где-то за книгами, на стенке шкафа есть какой-то код от банковской ячейки, но, увы, там всего лишь дерево. Признаться честно, Скворец сам думал о том, что зацепка где-то в шкафу или в столе. Но, как бы прискорбно не было, думал он так же, как и его враги. Нужно быть на шаг впереди, а не плестись в хвосте, как он привык. Нужно думать как Филин, стать его копией, как он и хотел. Но куда Скворцу до Филина. Это птицы совершенно разного полета.

Скворец вальяжно прошелся по кабинету, увековечивая в памяти каждую деталь разрушенной комнаты, чтобы, не дай Боже, когда-нибудь вспоминать прежний его строгий и мрачный вид. На полу лежала книга, от которой защемило где-то внутри: «Птицы. Детская энциклопедия». Скворец бережно подобрал ее с пола и пролистал знакомые страницы. Он помнил, как Филин дал ему эту книгу, когда рассказывал о том, что они с Дроздом на самом деле похожи. Возможно, так и было когда-то, но сейчас он мог прямо сказать, что Филин ошибся. Он помнил, что в книге было три закладки на страницах о Скворце, Дрозде и Соловье. Но откуда взялась четвертая, черная?

Сердце затрепетало, и он поспешно открыл книгу на странице о ласточке. Ничего примечательного, просто птица. Но Скворец четко помнил, что прежде не было никакой ласточки и из неоткуда взяться она не могла. Проскользив взглядом по написанному тексту на странице, Скворец чуть было не пришел в ярость от того, что Филин не оставил ни единой зацепки, кроме этой глупой закладки. Перечитав еще раз, он заметил едва уловимый след карандаша, что обводил слово «гнездо». В голове мелькали всевозможные догадки о том, что это могло значить, но ни одна из них не была верной. Стало до боли обидно, что Филин оставил эту подсказку не для него, своего приемника и самого верного ученика. А для кого-то другого, для Дрозда или