вставляли свои реплики. Молодой парень рядом молчал и неотрывно смотрел на Главного.

— Бульба, поведешь машину, — рука главного опустилась на его плечо. — Покажу тебе, как дела вести надо.

Перед тем, как сесть в машину, он назвал адрес, и вся группировка последовала его примеру. Буквально за минуту они расселись по машинам и уехали, словно только что парковка не была наполнена убийцами. Скворец еще несколько минут постоял возле городского телефона, ожидая продолжения истории. Но ничего не было. Люди уехали. Сейчас деньги больше не представляли никакой ценности, ведь он видел их. Он следил за ними, подслушивал. Теперь Скворец знает, сколько их, и даже видел Главного. Внутри разливалось приятное чувство с привкусом тревоги и злости. Но это радостное тепло невозможно было подавить ничем побочным, ведь теперь он на шаг впереди.

* * *

Дрозд ходил кругами по помещению и шумно дышал, отвлекая Соловушку от чтения. Первое время ей удавалось отставлять это за пределами внимание, но на десятом круге терпение кончилось, и она шумно хлопнула книжкой. Соловушка сложила руки на груди и прокашлялась, чтобы привлечь внимание Дрозда.

— Что? — не понял он. — Ты понимаешь, что твой любовничек пошел рыскать по притонам в поисках денег? Тебя устраивает это?

— Во-первых, не надо со мной разговаривать в таком тоне, — Соловушка поморщила нос. — Во-вторых, я понимаю некоторые вещи лучше тебя. Вот скажи мне, каково, когда тебя не считают за человека? Каково, когда человек, к которому ты привязан всей душой, использует тебя в своих корыстных целях?

— О чем ты? — Дрозд устало вздохнул.

— Не пытайся дрессировать чужую собаку, — Соловушка поднялась на ноги и подошла к окну. — Филин из Скворца слепил то, что хотел. Он, подобно верному Бобику, рыщет по городу в поисках хозяина. Легко нам с тобой говорить, когда это мы золотые детишки, которых положено защищать. Только знаешь в чем проблема? Скворец не собака. Он считает Филина отцом и наставником, а нас с тобой своими друзьями и семьей, — Соловушка закрыла лицо руками. — Он не любил его. Он взял его, чтобы тот стал нашим телохранителем. И Скворец делает то, чему его обучили.

— И что нам делать? — Дрозд сел на спальный мешок и запустил пальцы в волосы, переваривая сказанное Соловушкой. — Ты говорила с ним об этом?

— Чтобы окончательно разбить все то, во что он верил? — Соловушка мельком взглянула на Дрозда. — Нет, конечно. И ты не скажешь, — Соловушка прикусила губу и посмотрела на небо, усыпанное звездами. — Попробуй понять его. Скворец заслужил больше, чем в итоге ему досталось. И я изо всех сил постараюсь дать ему это. Он защищает нас с тобой, хотя сам нуждается в защите.

— Прости за мою резкость, — Дрозд подошел к Соловушке. — Ты права. За кого бы его не принимал Филин, для нас он семья.

— Я дождусь его на улице, — она направилась к выходу. — Он вернется.

Дрозд кивнул. Слова Соловушки перевернули привычную картину мира и заставили посмотреть на Скворца иначе. Это помогло лишь на мгновенье убавить злость, которая после закипела с новой силой. Теперь Дрозд злился на себя. Злился, что не замечал этого раньше, что не сделал ничего, пока была возможность что-то изменить. Мало того, что все детство из Скворца лепили сторожевую собаку, так еще и сам Дрозд подливал масло в огонь своими обидами и перепалками. Скворец заслужил большего. Он заслужил, чтобы кто-то стоял за него так, как он стоит за них с Соловушкой. И кому это не сделать, как не старшему брату.

— Скворец! — Соловушка, что прежде сидела на крыльце здания, выбежала на встречу. — Я так переживала, — она повисла на шее Скворца, и он обнял ее за талию, утыкаясь носом в шею.

— Все хорошо, родная, — он провел ладонью по черным волосам. — Я вернулся.

— Я так не люблю, когда вы с Дроздом ругаетесь, — она отстранилась.

— Я тоже не люблю с ним ругаться, — он слегка улыбнулся. — Но, видимо, этому никогда не измениться.

— Ты же знаешь, он переживает за тебя, — ее руки опустились на плечи Скворца. — Поэтому и ведет себя так. На самом деле он тебя любит, не думай, что он какой-то злодей.

— Я так не думаю, — Скворец поцеловал Соловушку в лоб и оперся подбородком ей на макушку. — Я не ходил туда.

— Хорошо, — Соловушка взяла Скворца за руку. — Идем спать?

На радость Дрозду, Скворец вернулся с пустыми руками. По нему сложно было сказать, но Скворец знал, что Дрозд рад тому, что Скворец выбрал их, а не слепую месть. По крайней мере, Скворец не спешил разубеждать его в этом. Он лег на спальный мешок, запрокинув руки за голову, и посмотрел в потолок. Он уже четко мог представить, как убивает каждого, как мстит и чувствует себя Богом.

— Дрозд, — тихо позвал Скворец. — А что находится за площадью Жукова?

— Заброшенное здание, если не ошибаюсь. А что?

— Да так, ничего.

Глава 15. Гнездо

«…От порога до бога

пусто и одиноко.

Не шумит дорога.

Не горят фонари.

Ребром встала монета.

Моя песенка спета…»

Петербургским корешам. Борис Рыжий.

Снег уже почти весь сошел, и земля оголилась, ожидая, пока солнце пригреет ее еще сильнее. Оно пекло уже несколько дней, и легкую прохладу можно было ощутить лишь в тени. Глухарь вывел всех Птиц на улицу, потому что раз выдался теплый денек, и от Сокола не было особо поручений, то он решил использовать рабочую силу во благо ресурсам. Пришло время подготовить землю к высадке саженцев, а значит, несколько дней Птицам придется трудиться на природе под чутким руководством мудрой Птицы.

— Земля в лесу капризная, поэтому и труда должно быть вложено больше, чем в обычный чернозем. А если постараться, то и огурцы на соснах вырастим, — всю зиму твердил Глухарь. А теперь наконец-то получил то, что так желал — солнце и рабочие руки.

Работы предстояло немало, но даже так она не казалась такой уж и неподъемной, поскольку заниматься земледелием в компании Птиц казалось довольно веселым занятием. Сложно было вообразить, как их, настолько разных, можно было направить в единое русло и заставить заниматься общим делом. Но Глухарь предвидел, что эта разношерстная рабочая группа может попросту начать бездельничать, и поэтому распределил их по всему участку.

— Сколько грядок делаем? Как в том году? — Сорока оперлась на черенок тяпки.

— Я не помню, сколько было в том году, — Чиж смахнул со лба капли пота.

— Делай две маленькие и две большие,