Трубников поднялся из-за стола и вместе с Игнатом Захаровичем и Алешкой выходит из правления. Сердюков следует за ними.

– Да за бычка Ваську. Его на бойню хотели гнать, а она заперлась в телятнике, берданку отцову высунула. «Убью, говорит, всякого, кто подойдет». Бригадир сунулся, она как ахнет!

– Бычок этот без дыхания родился, – с улыбкой говорит Игнат Захарович, – она его выходила, ухаживала, как редкая мать за своим дитем.

– Сильна дисциплина у вас в колхозе! – тоном превосходства замечает Сердюков.

Трубников долго, внимательно изучает взглядом Сердюкова.

– Что уставился? Нешто на мне нарисовано?

– Да глупость.

– Вот те на! Опять ты умный выходишь, а я дурак?

– Конечно, надо бы понимать: любовь к делу выше дисциплины.

Они походят к телятнику и застают тут странную картину: из маленького окошка под стрехой торчит ствол берданки, а над ним горят два огромных, яростных девичьих глаза.

По-пластунски, укрываясь за кусточками, неровностями земли, к телятнику ползут длинновязый Коршиков, скотница Прасковья, толстомордый парень Миша Костырев.

Полюбовавшись этим зрелищем, Трубников крикнул:

– Отставить атаку!

«Ползуны» поднялись, отряхивая подолы и брюки, а Трубников направляется к телятнику.

Ствол ружья переместился, целя в грудь председателю.

– Не подходите, дядя Егор, стрелять буду!

– Хватит бузить, выходи.

– Не выйду!.. Не дам Ваську!.. – со слезами кричит девушка. – Я его из соски поила!.. Не подходите!..

– Да уймись ты! Не тронут своего Ваську. Я велю другую животину сдать.

Ствол опустился.

– Правда?.. Не обманете?.. – детским баском говорит Нюрка.

– Слово!

– Тогда я его покамест к себе заберу.

– Валяй.

Дверь сарая распахивается, и с ружьем наперевес выходит Нюрка, стройная, тонкая девушка с загорелыми ногами и гордо поставленной головой. За ней трусит, как собачонка, рыжий бычок со звездочкой на плоском лбу.

– Что, взяли? – с вызовом бросает Нюрка своим преследователям и торжествующе палит в воздух, как бы салютуя своей победе…

Никто и не заметил, как Коршиков оказался на земле. Поднявшись, он желтым пальцем погрозил Нюрке.

– Ты эти ухватки брось – по руководству стрелять!

Трубников оборачивается, ищет кого-то взглядом.

– А где этот… герой? Поучился бы, как надо к колхозному делу относиться.

– А он понял, что убивства не будет, да и убег, – говорит Игнат Захарыч.

Подходят Коршиков и скотница Прасковья.

– Хорошая девушка, – говорит Трубников о Нюрке. – Вот бы ее сюда заведующей.

– Да, не мешало бы омолодить наш комсостав, – говорит Игнат Захарыч. – У нас вон тридцать пять человек десятилетку окончили, а еще никто к месту не определен.

– Опять же – люди с образованием, не то что мы, – встряла Прасковья.

– Ну, не прибедняйся, старая. А вообще я и сам думал, что надо молодых выдвигать. Да вас, чертей, обижать не хотелось. Ждал, когда сами заговорите.

Старики улыбаются – им приятно такое отношение не склонного к чувствительности Трубникова.

– Вот и дело, – подводит итог Игнат Захарыч. – Построишь санаторию – будем в хвойных ваннах плавать.

– И я буду плавать, – встревает Прасковья.

В это время подкатывает запыленный «Москвич» и круто тормозит.

– Егор Иваныч, принимайте гостя! – вылезая из машины, говорит Клягин. – Московский корреспондент.

Трубников сразу мрачнеет.

– Вез бы его в «Маяк».

– У него тема тонкая, – простодушно говорит Клягин. – «Растет благосостояние колхозников».

– A-а! Тогда ему в «Маяке» и делать нечего! – усмехается Трубников.

Подходит корреспондент, дородный, солидный, не первой молодости, здоровается с Трубниковым, проницательно заглядывая ему в глаза.

– Знакомьтесь, – говорит Клягин.

– Коробков.

– Трубников. Чем могу служить?

Корреспондент тянется за блокнотом.

– Прежде всего меня интересуют ваши соцобязательства и цифры.

– Спрячьте книжечку, поживите у нас, познакомьтесь с хозяйством, с людьми, тогда поговорим.

– Задание оперативное, – значительно говорит корреспондент. – Материал должен быть в субботнем номере.

– Так не пойдет… – начал было Трубников.

– Это задание оттуда… – И вместо положенного слова «сверху» корреспондент тычет пальцем в небеса.

– Понимаешь, Егор Иваныч… – И Клягин тоже указывает перстом вверх.

– Прасковья! – кричит Трубников. – Веди товарища в правление! – И, повернувшись к корреспонденту: – Там вся наша цифирь вывешена…

Гордая поручением Прасковья уводит корреспондента.

Вдоль межи, делящей льняной массив на два поля, идут Трубников и Клягин. В стороне их поджидает «Москвич». Поля резко отличаются одно от другого. На одном лен высок, густ и строен, на другом – низкоросл, редок, да к тому же поклонился земле. Оба поля не бедны сорняками, но на первом идет прополка, там трудятся с полсотни-женщин, на другом ничто не мешает пышному цветению сурепы.

– Убедительно? – спрашивает Трубников – Или дальше пойдем?

Клягин рассеянно покусывает травинку.

– Никакой Америки ты мне не открыл, – говорит он нехотя.

– А я не Колумб, я хозяйственник, и повторяю: надо нам с «Маяком» объединиться.

– Едва ли тебя поддержат, – так же вяло и рассеянно говорит Клягин. – Сердюков о районе думает, а ты, Егор Иваныч, только о своем колхозе. Когда в районе с планом туго, Сердюков все как есть отдает, а из тебя зернышка не вытянешь.

– Опять, что ль, средние цифры? – пренебрежительно бросает Трубников. – Процент натянуть?..

– Да, опять! – вспыхнул Клягин – Ничего другого с нас не спрашивают. Дали – сошло, не дали – мордой об стол!

– Ну, валяйте и меня мордой об стол, только прислушайтесь, только постарайтесь понять, ради чего мы тут бьемся! – настойчиво говорит Трубников. – Мы хотим доказать, что значит материальная заинтересованность колхозников, помноженная на инициативу.

– Ты эти мелкобуржуазные штучки брось, – замахал руками Клягин. – Заинтересованность! Инициатива!..

И он быстро зашагал к «Москвичу».

Большое свежепобеленное здание нового клуба. На окнах следы только что закончившейся малярной работы.

На крыльце, покусывая травинку, тоскует московский корреспондент.

– А я вас жду, жду! – невольно говорит он подошедшему Трубникову.

– Не оценил вашей оперативности, – со скрытой насмешкой отзывается тот. – Как цифры?

– Разбудите хоть ночью, любую назову! – с легкой профессиональной гордостью отвечает Коробков.

– Вам только цифры подавай!..

– Нет, – серьезно говорит Коробков. – Мне как раз хочется понять, что лежит за этими цифрами. – Он вынимает блокнот. – Как вы добились, например, такой высокой оплаты трудодня?

Из клуба на крыльцо, потчуя друг дружку табаком из тавлинок, выходят два плотника в фартуках, волосы подвязаны тесьмой. Вдруг они увидели Трубникова. Разом опустив руки по швам, они делают налево кругом и строевым шагом возвращаются назад. Даже очутившись в зале, они не меняют шага, так потрясла их встреча с председателем, не терпящим праздных перекуров.

– К параду готовитесь? – спрашивает бригадир строителей Маркушев.

– На батьку наткнулись, – очнувшись, ответили плотники.

– Чего он там делает?

– С корреспондентом лясы точит…

– Ну да? Он сроду корреспондентов не уважал!

– Значит, неспроста, – глубокомысленно замечает один из плотников…

– …Отругайте нас, – настойчиво говорит Трубников, – отругайте на все корки, что неправильно укрупнились, что «Маяку» и «Труду» надо объединиться, – громадную пользу принесете!

– Это верно, – соглашается Коробков. – Но