мириться с фактом недоперевыполнения плана колхозом «Труд», где председателем товарищ Трубников.

В дверь заглянула секретарша Клягина.

– Товарищ Клягин, возьмите трубочку, вас обком вызывает.

Клягин встает и берет трубку.

– Клягин на проводе… Здравствуйте, товарищ Чернов. Не проходим мимо, товарищ Чернов, внушаем… Так точно. Квалифицируем… делаем соответственные, Николай Трофимович… – Положил трубку. И тут же продолжает; – Район не выполнил плана хлебосдачи. Засуха? Да! Но не только засуха. Председатель колхоза «Труд» товарищ Трубников разбазарил урожай. Вместо того чтобы сдать весь хлеб государству…

Из магазина выходит Алешка с новыми сапогами, перекинутыми через плечо.

Кабинет, где происходит совещание.

– Что скажете на это, товарищ Трубников? – спрашивает секретарь райкома Клягин.

Трубников – он сидит у окна – поворачивает сухое, замкнутое лицо.

– Колхозник должен жрать! – медленно и раздельно произносит он и вновь отворачивается к окну.

Он видит, как на другой стороне площади, возле рынка, сходятся Коршиковы, гонящие только что купленную корову, и Алешка Трубников. Они хвастаются друг перед другом своими приобретениями: Коршиковы – коровой, Алешка – кирзовыми сапогами неходовых размеров.

– Мы должны прежде всего о государстве думать, товарищ Трубников! – говорит Клягин.

– Да, о государстве! – Трубников снова смотрит на секретаря. – А разве колхозники – не государство? Выходит, от земли должны кормиться все, кроме тех, кто на ней вкалывает?

Калягин стучит карандашом по столу.

– Обожди, товарищ Трубников. – И председателям: – На сегодня, товарищи, вы свободны… Егор Иваныч, ты останься, – говорит Клягин.

С шумом председатели покидают кабинет.

– Видал, какой оборот! – шепчет председатель «Луча». – У нас-то задница чистая, а Трубников по уши влип!

– Диалектика, брат! – хихикает председатель «Звезды».

…Кабинет секретаря. Тут же и Раменков.

– Брось демагогию разводить, товарищ Трубников, – раздраженно говорит Клягин, – заладил «народ», «народ»! А народ тобой недоволен: и груб ты, самодурствуешь, и устав нарушаешь, ведешь себя вроде помещика… – Секретарь достал из ящика стола кипу писем и бросает их на стол. – Вон сколько сигналов поступило! Матом народ кроешь, с артелью какой-то мухлюешь, рукоприкладствуешь…

Трубников сделал такое движение, будто хотел схватить пачку, но Клягин накрыл ее ладонью. Несколько мгновений они молча глядят друг другу в глаза.

– Может, все это одной рукой писано, – с трудом произносит наконец Трубников.

– Как бы то ни было, мы обязаны прислушаться, – говорит Клягин. – И учти: мы тебя назначили, мы тебя… – Он все же не решился произнести слово «снимем».

– И правда, назначили, – задумчиво говорит Трубников. – Разве это выборы были? Народ и не знал, за кого голосует… Ну что же… – устало вздохнул он, – коли у народа нет ко мне доверия – переизбирайте… – И он выходит из комнаты.

– Подработать кандидатуру? – бодро спрашивает Раменков.

– Кандидат у нас уже имеется – товарищ Раменков! – значительно говорит Клягин.

Раменков вздрогнул, и что-то омертвело в его карих доверчивых глазах.

Мимо конторы, на двери которой висит объявление об отчетно-выборном собрании колхоза «Труд», к своему дому проходит Семен.

– Все! – с торжеством говорит он, заходя в избу. – Накрылся Егор. Сколь веревочке ни виться, все кончику быть!

Но это сообщение не вызвало особой радости.

– Ты о перевыборах, что ли? – небрежно спрашивает Доня.

– О чем же еще?

– Так это как народ посмотрит…

– Дурища! – надменно говорит Семен. – Тут главное, что начальство от него отступилось. А то бы хрена лысого эти перевыборы назначили.

– А хорошо ли, что его снимут? – задумчиво говорит Доня. – Нынче хоть малость народ вздохнул… Вон коров покупают.

Семен зло смотрит на нее, но Доню не смущает его взгляд.

– Кабы наша семья честью работала, может, и мы бы сейчас с прибылью были…

– А мне не нужна Егорова прибыль! – уже не просто со злобой, а с какой-то нутряной тоской кричит Семен. – Пусть Егор где хошь командирствует, на земле я сам себе голова. Я в Конькове с молодых зубов первым хозяином был и в поддужные к нему не пойду!

– Глупый ты, Семен! – с удивлением говорит Доня. – Несчастный и глупый…

– А все поумнее Егора вышел, – ухмыльнулся Семен.

В новом, смолистом здании конторы идет собрание. За большим столом президиума, крытым свежим кумачом, сидят Ширяев, Клягин, Раменков в черном костюме, Игнат Захарыч. Трубников стоя держит речь.

– Мой отчет, – говорит председатель, жестко глядя в зал своими синеватыми глазами, – у вас в хлевах. – И дважды звонко хлопнул ладонью по столу, воспроизведя смачный шлеп коровьего блина.

По собранию прокатился легкий смешок.

– Мой отчет, – продолжает председатель, – у вас в закромах. До новины хлеба хватит?

– Хватит!.. Дотянем! – разноголосьем отзывается собрание.

– Добро! Первую заповедь колхоз выполнил. Долгов не имеет. Все остальное – здесь! – Трубников махнул рукой в обвод стен, увешанных слева цифрами выполнения плана, справа – обязательствами. – А теперь приступим к перевыборам.

– Слово имеет товарищ Клягин, – объявляет Ширяев.

– Товарищи, – привычным голосом начал Клягин, – в районный комитет партии поступили многочисленные сигналы на известного вам товарища Трубникова. Мы обязаны прислушаться к критике, и товарищ Трубников, надо отдать ему справедливость, как: сознательный коммунист сам настоял на перевыборах. Районный комитет рекомендует на должность председателя колхоза «Труд» всем вам хорошо известного человека, видного районного работника товарища Раменкова Владимира Лукича!

Аплодисментов не последовало. Раменков жадно затянулся папиросой, и бледное лицо его окуталось облаком дыма.

– Биография товарища Раменкова, – продолжает Клягин, – это биография нашего передового современника…

В сенях сквозь толпу дымящих самосадом мужиков пробираются запоздавшие Семен и Доня. Оба принарядившиеся, как на праздничное торжество. Впрочем, для них перевыборы ненавистного Егора и впрямь праздник. Мужики неохотно расступаются, и Трубниковы наконец-то пробиваются в зал.

– И мы выражаем уверенность, что данная кандидатура оправдает возложенное на нее доверие. Прошу поднять руки! – слышат они голос Клягина.

Кто-то подвинулся. Трубниковы сели в уголок, и взгляду их представился странно недвижимо молчащий зал.

– Чего тут деется? – шепотом спросил Семен какую-то старушку.

– Раменкова выбирают, – прошептала та.

Тот же зал со стороны президиума; люди словно окаменели, есть что-то давящее, почти грозное в этой недвижимости и молчании.

Нахмурился Клягин.

Непроницаемо суров Трубников.

Спокоен Ширяев.

Слабая улыбка надежды тронула бледный лик Раменкова.

– Товарищи, вы, может, не поняли… – начинает Клягин.

– Все поняли!

– Не хотим!

– Не нужны перевыборы!

– Даешь Трубникова!

– Мы к Егору Иванычу претензиев не имеем! – вскочив с места, кричит скотница Прасковья.

Трубников поднял руку.

– Неужто? – холодно произнес он. – Я человек грубый, жестокий, самоуправный…

– Да мы не в обиде! – кричит кто-то из задних рядов.

– Не в обиде? – Трубников впился в зал своими глазами-буравчиками. – А я так в обиде! Плохо работаете, мало. При такой работе сроду в люди не выйти…

– Так говори прямо, чего надо! – слышится свежий, молодой голос Павла Маркушева. – Не тяни резину, батька!

При этом слове Трубникова шатнуло, как