Можно сказать, что они были похожи, как братья-близнецы.

Только верхний близнец воспитывался в приличной семье и потому был чисто вымыт, пострижен и хорошо одет, в то время как нижний, похоже, вырос в разухабистой компании отмороженных бичей[4].

Повсюду ржавчина, прорехи, обвалы и проломы, кучи технического и иного мусора и заметно разит вот этим самым, что в тоннелях рудников активно усваивает лес.

Иными словами, здесь царили хаос и запустение. Станция, по сути, была проходным двором, и проходящие, судя по всему, в основной массе были отнюдь не интеллигентными и воспитанными людьми.

– Что это за куча такая… О, боже…

Да, а местами совсем невоспитанными. Ни на грамм.

Леса здесь не было. По крайней мере, на самой станции и в железнодорожном тоннеле его не было видно.

«Тюлевых» перетяжек и занавесей тоже не было.

Кроме того, Вадим чувствовал, что краулеров поблизости нет.

Нет, категорично заявлять об этом он бы не стал, но, по крайней мере, вот это новое чувство – возникшее возле гнезда напряжение, сейчас отсутствовало.

И вообще, на этой бардачной станции наш путешественник почему-то чувствовал себя спокойно. Не было предвкушения опасности, невнятной тревоги, каких-то интуитивных уколов в формате «не расслабляйся, будь начеку!».

Поэтому, когда Вадим услышал, что где-то в тоннеле негромко журчит вода, он воспринял это оптимистично, без привычной корреляции с гнездом.

– Да, ручеёк сейчас был бы кстати. Если вода нормальная, надо пополнить запасы.

Из трёх помещений на станции два были разгромлены и загажены, а третье выглядело вполне жилым.

Даже дверь сохранилась.

Здесь были пять столов, десятка полтора стульев, стойка, покрытая нержавейкой, огромная плита с мощными нагревательными элементами, но без электрики и проводов, и два стеллажа с кучей старой железной посуды: кружки, чайники, тарелки, поварёшки, кастрюли, ложки, вилки и тупые столовые ножи.

Большая часть посуды была закопчённой и грязной. Из мёртвой плиты местные умельцы соорудили очаг с вытяжкой, уходящей в вентиляционный короб.

В двух кастрюлях была вода, на верхней полке стеллажа лежала пачка пересохших галет, а возле плиты стояли две канистры с соляркой и два примуса.

Примусы были разные. Большой, на котором можно быстро вскипятить ведро воды, и поменьше, рассчитанный, по-видимому, на кружку с чаем или банку тушёнки.

В одном углу лежали три рулона брезентового полотна, во втором стояли торчком шесть санитарных носилок.

Стена, противоположная от входа, была отделана потемневшим от времени голубеньким кафелем, на котором виднелись многочисленные трещины и округлые выщерблины.

Вполне возможно, это были следы от пуль.

Очевидно, в незапамятные времена здесь размещалась столовая или кафе.

Слева, на бетоне, свободном от кафеля, сохранились свидетельства полной драматизма дипломатической переписки.

Переписка была выполнена отчасти углём, отчасти чем-то тёмно-коричневым… хочется надеяться, не тем, о чём Вадим сразу же подумал.

Верхний пост писали углём, хорошим ровным почерком:

Если кто-то ещё раз здесь нахезает, я его поймаю и убью. Док.

Ниже было коряво выведено коричневым:

Нахезал. Лови меня.

Ниже, углём, ровным почерком:

Ну всё, питздесь тебе, гумос. Считай дни до смерти. Док.

Ниже, коричневым, коряво:

А как ты меня поймаешь? Ты же не знаешь, кто я.

Ниже, углём, ровным почерком:

Я сделал ДНК твоей отработки. Сличу со всеми подозреваемыми. С теми, кто здесь ходит. Кто совпадёт – убью. Считай часы до смерти. Док.

Ниже, коричневым, коряво:

А я тут не хожу.

Ниже, углём, ровно:

А как тогда нахезал? Док.

Ниже, коричневым, коряво:

Обычно не хожу. Ребята сказали, что ты написал. Нарочно пришёл и нахезал.

Ниже, углём, не совсем ровно (очевидно, писавший испытывал в этот момент душевное смятение):

Зачем?! Док.

Ниже, коряво, коричневым:

Назло тебе. Чтоб не писал всякую хрень.

Ниже, углём, ровным почерком:

Понял. Диагноз подтверждён. Высылаю эвтаназию полуденным мотовозом. Док.

Ниже, сторонним почерком, жёлтой краской:

Не поверите, он его нашёл и шлёпнул! Не хезайте здесь, а то он так всю Нейтраль перебьёт. Он реальный маньяк…

– Страсти-то какие, – удивился Вадим. – Из-за какого-то… Гхм-кхм… Хотя, с другой стороны…

Вадим проинспектировал воду в кастрюлях. Выглядит нормально, пахнет нормально, но после прочтения переписки почему-то возникли некоторые опасения по поводу всего местного на этой станции.

Вспомнил, что слышал журчание воды где-то дальше в тоннеле, пошёл прогуляться.

В полусотне метров от станции из трещины в тюбинге сочился ручеёк, убегавший в решётку ближайшего слива.

Вода была прозрачная, немного пахла ржавчиной, и не более того, никаких других запахов не было. Впрочем, запах ржавчины мог исходить от мокрого железа.

Вадим сходил за посудой, взял два чайника, кружку, тарелку и ложку. Помыл посуду, набрал воды, вернулся на станцию. Сырую воду пить не рискнул, надо будет вскипятить.

Дверь выглядела надёжной, сидела на прочной стальной раме и была снабжена толстой задвижкой, закрывающейся изнутри, что не могло не радовать.

Вадим осмотрел и подозрительно обнюхал брезент и носилки. Пахнет плесенью, пятна есть, но «благородные», от машинного или оружейного масла.

В общем, всё сводилось к тому, что если делать привал, то именно здесь. Это было, пожалуй, самое удобное и безопасное место для кемпинга за всё время путешествия.

Оставалось определиться, стоит ли вообще устраивать привал.

По схеме получалась такая картинка: три стрелки, одна за другой, с незначительным изменением направления и в конце латинская «N» в кружочке, затем «Ю-В люз».

Какие-либо пояснения отсутствовали, в легенде по поводу последнего участка ничего сказано не было.

Логично предположить, что речь идёт о трёх перегонах железнодорожного тоннеля.

Но тут возникал закономерный вопрос: а какие это перегоны?