Если небольшие, сухие и ровные, можно по-быстрому прогуляться и выйти к этой самой Нейтрали. Тогда приваливаться нет смысла.

А если такие, как на Пятом Уровне, от шлюза в Северо-Западном секторе до руддвора – по паре километров каждый, с водоворотами и жуткими провалами?

Тогда обязательно надо как следует отдохнуть, набраться сил и подготовиться.

В общем, Вадим даже считалочку читать не стал.

Решил так:

– Какая разница, здесь или в Нейтрали? Мне торопиться некуда, так что всё – привал.

* * *

Методом проб и ошибок разобрался с примусами.

Там всё было несложно: открыть крышку бачка, залить солярки, завинтить крышку, подкачать поршнем, чтобы появилось давление, поджечь, отрегулировать пламя.

Поставил на примус чайник, запер дверь, стал обустраиваться.

Справа от входа, между носилками и брезентом, было свободное место, как будто специально оставленное для лежбища. Положил на пол носилки, постелил брезент – всё, ложе готово.

Протёр один из столов, разложил провиант, расставил посуду. Достал склянку, крутанул мембрану, водрузил посреди стола.

Через несколько секунд на столе возникло приятное зеленоватое пятно. Крохотные обитатели Тринадцатого Уровня не умерли, хорошо перенесли путешествие и продолжали прилежно функционировать.

– Молодцы, – похвалил Вадим. – Не зря я вас с собой взял.

Немного напрягала закрытая дверь.

Всё время прислушивался, не крадётся ли кто снаружи, ежеминутно косился на дверь, словно бы ожидая, что она в любой момент может содрогнуться от страшного удара…

Качественно прислушиваться мешал шумевший на примусе чайник, кроме его урчания, Вадим ничего не слышал.

Странно. Запертая дверь – априори повышенная безопасность, но когда она была открыта, Вадим чувствовал себя как-то спокойнее. Может, из-за того, что сектор визуального и слухового контроля был побольше.

Отпер дверь, распахнул, поставил прямо на порог стул. На стул положил фонарь, направив луч на перрон – и сразу стало легче.

– Спасть лягу, закрою, а пока пусть так будет… Так… А может, у меня клаустрофобия начинается? Вот это будет совсем некстати, по местным закрытым форматам…

Вскипела вода, заварил в кружке чай, открыл тушёнку, поставил на примус.

Вскоре под сводами бывшей столовой разливался ни с чем не сравнимый аромат разогретой гостовской тушёнки.

– Мясо погибшего мира! – ностальгически взвыл Вадим. – Мм-мууу! Этой коровке восемьдесят или даже сто лет… Но она по-прежнему… Ммм-ням-ням… Да, она по-прежнему съедобна, питательна и чертовски вкусна! В сто раз вкуснее, чем та же коровка, но холодная… То есть галетами тыкать в холодную бесполезно, они не пропитываются… Ммм-ням-ням… Нет, это определённо шиза. Если я ещё пару суток проведу в одиночестве, у меня наверняка наступят необратимые изменения в психике! Вообще, не понял… Я что, экстраверт?! Обалдеть, такие открытия…

И вот так, с шутками-прибаутками, балагуря с самим собой, Вадим с аппетитом позавтракал.

Да, судя по времени, сейчас был такой поздний завтрак.

И кстати, можно было отметить маленький юбилей.

Минули сутки с того момента, как наш парень попал в К‑55.

Вадим достал плоскую фляжку Мусаева, открутил крышку, с сомнением понюхал…

Спиртом пахнет. Хорошим, чистым, без какой-либо сивушной примеси.

– Нет, не буду. – Решительно закрутил крышку и упрятал фляжку обратно. – Нельзя расслабляться, пока не доберусь до места. У меня сейчас дозорных и часовых нет, всё восприятие на мне.

Закончив завтракать, Вадим запер дверь, устроился на приготовленном ложе и погасил фонарь.

Полежал, прислушиваясь к своим ощущениям…

Да нет, это не клаустрофобия. Просто тогда чайник шумел на примусе, мешал вдумчиво впитывать обстановку, отсюда и тревога.

Сейчас нормально, тишина, можно сказать, мёртвая, несмотря на закрытую дверь, слышно, как в тоннеле журчит ручеёк.

Так что, если кто-то будет топать по тоннелю, Вадим наверняка услышит.

И слава богу, что не клаустрофобия. С таким недугом в местных пенатах не выжить.

Засыпая, Вадим сыто и отвлечённо размышлял о перипетиях Судьбы.

Всего лишь сутки назад он сидел в родном ДК, пил кофе, гонял эльфа по сказочным руинам и трепался с Никитой. Всё там было славно и мило, в его благословенной реальности, беззаботно, беспроблемно, безоблачно…

И скажи ему тогда кто-нибудь: «Через сутки ты будешь лежать на промасленном брезенте, в бывшем кафе на заброшенной станции, в подполе Погибшего Мира, прижимая к груди автомат павшего товарища… И да – это будет в 2063 году…» – Вадим обязательно уточнил бы, где сказатель берёт такие забористые грибы…

Размышлял без надрыва и рефлексий, а именно сыто и отстранённо. Как о сюжете какого-то проходного кино, которое спустя сутки после просмотра вспоминается в виде набора наиболее ярких образов и ситуаций, а имя главного героя не вспоминается вовсе.

Попробовал представить себя в ДК за компьютером, ощутить аромат кофе и вспомнить свои чувства в тот момент…

И не смог.

То ли мощная лавина впечатлений прошедших суток напрочь вышибла из личного пространства прежний привычный образ, то ли просто слишком устал и воображение отказывалось работать сверхурочно…

В общем, Вадим видел и ощущал себя именно таким, каков он сейчас есть: насквозь пропотевшим, грязным, в засаленном комбезе, с автоматом и лежащим на пахнувшем плесенью брезенте.

Да, ещё напоминала о себе запредельная моторика: порой казалось, что он топает с тяжеленным мешком по заросшему лесом тоннелю, порой – будто бы из последних сил цепляется за перекладины аварийной лестницы в шахте лифта…

То есть полный гештальт: здесь и сейчас. С мелкими всплесками-фрагментами мышечной памяти.

Никаких сожалений по поводу утраты личной аутентификации суточной давности Вадим не испытывал.

Жив?

Хорошо.

Здоров?

Отлично.

Сыт и спишь в запертом помещении?

Великолепно.

Спи, дружище, ты заслужил пару часов хорошего отдыха. Набирайся сил, у тебя впереди долгий путь.

А для рефлексий по факту утраченного Другого Мира, наверно, найдётся время попозже, когда доберёшься до конечного пункта.

Если вообще найдётся…

Разбудил Вадима громкий стук в дверь.

Стучали требовательно, по-хозяйски, как к себе домой.

Вадим подскочил со своего ложа, сняв автомат с предохранителя, занял позицию возле двери, укрывшись за косяком слева.