С синяками Любка сидела дома, а Анка-пулеметчица, которой Альберт пригрозил «пустить голой в Африку», не показывалась, скрываясь у подруг.

Зыбуля, пожалуй, чувствовал себя виноватым; ярость, с которой набросился на него Альберт, заставила его «притормозить», хотя в уголовном мире «чувиха» и не представляла большой ценности. Для того она и существовала, чтобы обобрать лоха… Зыбуля понимал и не понимал Альберта. Но боялся Мазони. Возможно, он действительно перешел черту. Альберта ему было жалко: глупыш, их, дерьма такого навалом…

Но терять дружбу с Альбертом из-за какой-то чувихи Зыбуля не собирался. Об этом он сказал Мазоне. Тот лишь поскреб за ухом.

— Не заводи его.

Для Зыбули это приказ. Пока Альберт дулся на Зыбулю, тот искал ход, чтобы замазать случившееся. Хоть и хитрущий, хоть и ловкий Зыбуля, но дал маху. Альберт — непростой орешек и зря он так глупо оступился.

38

Мазоня хмурился. Он получил письмо с угрозой, где в резких выражениях ему предлагали забыть дорогу к городскому рынку.

Федор Скирда принял угрозы близко к сердцу, но Мазоня лишь ожесточился.

— Мы не можем отступать! Это как в большой войне: кто больше других отступает, тот и проигрывает…

— Но это не простая война…

— Я знаю. Потому Хозяин и выбыл из игры, что плохо владел тактикой. Не будем лезть нахрапом, но лезть будем. Екатерина II рвалась в Крым не ради удовольствия — ей был нужен выход в мир.

Федор Скирда еще не обладал способностью спорить с Мазоней, тем более жесткое, волевое лицо шефа выражало непоколебимость: это уже решено, и мы будем лезть…

— Как там на рынке наш замдиректора? — как бы между прочим спросил Мазоня.

— Вжился. И, по-моему, неплохо.

— Тогда ничего в наших планах не менять. — И Мазоня ободряюще похлопал Федора по плечу.

Этот день для Мазони был неожиданным; кроме письма, как с неба, свалилась делегация «воров в законе». И вот она-то заставила Мазоню задуматься.

Все трое были из Красноярской зоны; одного из них Мазоня хорошо знал — были когда-то корешами. Мазоня уже предполагал, зачем они пожаловали. Но принял радушно и даже устроил в ресторане богатый ужин. На нем кроме Мазони были Мишка Кошель и Душман.

Пили-ели, перебрасывались новостями, главным образом о зоне… и наконец-то, после небольшого перерыва, перешли к делам…

Акула, выпив сполна налитую рюмку, на правах давнего кореша высказал главный мотив своего приезда. Заключался он в том, что совет «воров в законе» решил обложить Мазоню данью…

Мазоня, как обычно, поскреб за ухом, словно иного и не ждал. Мишка Кошель, пораженный, глуповато морщился.

Стояла минута, требующая разрядки.

— Я думаю, что блатари вели речь об «общаке», — прохладно сказал Мазоня. — Просто Акула, как всегда, любит заострить. Подумать о том, как помочь «общаку», почему же, можно…

На эстраду вышел слащавый певец, и ресторанный оркестр заиграл популярную мелодию. Изрядно выпившим ворам ни музыка, ни песня не понравились.

— «Мура»!

Певца вызвали к столику.

— Блатную! — лихо заявил Акула.

— Я блатных песен не пою… — запротестовал было певец, но испуганно замолк на полуслове. К горлу артиста прикоснулось тусклое лезвие ножа.

— «Мурку». Понял, падла?

Артист покрылся липким потом. Мазоня едва успокоил кореша. «Мурку» ему все же спели, и он, оставшись довольным, громко заметил:

— Все врут. Без блатных песен жить нельзя.

После ресторана Мазоня мучился, было неприятно, нехорошо, словно его ударили под дых; сон пропал и мысли были какие-то путаные. Он понимал, что несдобра ему встала поперек дороги зонная братва… Но и уступить ей он не мог… Так как же?

Утром Мазоня собрал своих — Федора Скирду, Мишку Кошеля и Якуба. Все пребывали в недоумении, и пока Мазоня мерил шагами пол, Мишка Кошель с невозмутимым видом предложил послать приехавших блатарей к черту.

— Ставят ультиматум! Да кто они такие?

Федор Скирда, привычно вскинув длинные руки, запальчиво возразил:

— Начинать мышиную вражду не дело. Язык должен быть с умом. Решил сказать слово — скажи половину. Отшивать их надо умно.

Щепетильный Якуб с разбитым стеклом в очках (говорит, спотыкнулся) был того же мнения…

— У Мишки мозги заплыли жиром. Ни о какой дани речь идти, конечно, не может, но в «общак» долю следует сложить…

— У нас свой «общак», — не унимаясь, кипятился Кошель, — пошли они…

— Они-то пошли, — невозмутимо проронил Якуб, — да мы пришли…

Мазоня давал поспорить всем; а вообще-то он был согласен с Мишкой Кошелем: а что, собственно, они хотят? Поджать под себя Мазоню? На-ка, выкуси… Его на понт не возьмешь!

Еще с детства Мазоня знал свое упрямство. Немало усилий ему потребовалось, пока он научился по-настоящему владеть собой; из многих крутых ситуаций он выходил достойно, но не будь этого закоренелого упрямства, кто знает, где бы он был и каких смог бы достичь высот в блатном мире… А может, и не только в блатном…

Мазоня хмуро изрек:

— Все верно. Это еще не татарское нашествие, чтобы платить дань. Мишка прав. Но и Федор, и Якуб тоже правы. Надо вложить долю в «общак». Блатарь блатарю помогает в любой вере — это закон. Хотя пришли новые времена. Времена, когда надо чувствовать новое… А они живут по старинке. И требуют, чтобы мы жили так же. Издавна было известно: тот, кто противится переменам, умирает…

На том и порешили: блатарей проводить с миром, пообещав им вложить сумму в «общак».

После пьянки у делегатов еще болела голова. Не помогло и похмелье.

Но уехали они обнадеженные — видимо, сами еще не верили в то, что так просто «взяли кусок».

Акула на правах давнего кореша смущенно оправдывался:

— Ты не в обиде, Мазоня? Я тут ни при чем. Не по моей вине ведь…

Мазоня хмыкнул:

— Виновата ее Величество Удача.

Хорошенько выпил и завалился спать.

Письмо с угрозами на Мазоню так уж сильно, как думали авторы, не подействовало. Он продолжал следить за тем, что происходило на городских рынках. А на рынках и толчках все менялось, менялось с каждым днем. Теперь на толчке торговали прямо с машин — сотни их устроились вереницей, друг за другом. Наезжали из других городов, даже из Прибалтики. На блестящих кузовах автомашин — все импортное. Тряпок, — глаза разбегаются, — навалом.

Импорт шел по двум каналам: из Польши и Федеративной Германии, куда уезжали гонцы по приглашениям; они и везли все, что было можно увезти. Старая примитивная фарца медленно, но верно уходила в прошлое. Теперь все больше специализация, — молодые цветущие люди ездили за конкретным товаром, передавая его