«Вся страна когда-то признала: отечество в опасности. Мы сделали еще шаг вперед, — указывал 27 апреля (10 мая) военный министр А. Гучков, — отечество на краю гибели»[941]. В эти дни М. Палеолог сообщал в Париж: «Вы создаете себе иллюзию, что этот славянский народ оправится. Нет! Он с этого момента осужден на разложение… Никакое усилие не может его спасти: он идет к гибели; он следует своему историческому пути, его подстегивает анархия…»[942].

В начале мая кадеты сделали последнюю попытку удержаться у власти, потребовав передачи Временному правительству всей полноты власти, «полного и безусловного доверия к правительству всего революционного народа…, права применения силы и распоряжения армией»[943]. Но требовать доверия бессмысленно, его можно только заслужить. Кадеты же за два месяца нахождения у власти, успели растерять даже тот кредит доверия, который случайно достался им во время февральской революции. Доверие к Совету наоборот возрастало. Эту динамику отмечал в своем донесении, в начале мая, английский посол Бьюкенен: «Львов, Керенский и Терещенко пришли к убеждению, что так как Совет — слишком могущественный фактор, чтобы его уничтожить или с ним не считаться, то единственное средство положить конец двоевластию — это образовать коалицию»[944].

Против коалиции с социалистами выступили Гучков и Милюков. «Я, — писал Милюков, — решительно протестовал… против введения социалистов в состав министерства. Я доказывал, что, признавая свои провалы, правительство дискредитирует само себя, а введение социалистов ослабит авторитет власти…»[945]. «Создать ясную и четкую программу такого правительства невозможно, — пояснял Милюков, — коалиция была компромиссом, парализовавшим правительство изнутри, в то время как прежнее правительство было парализовано давлением снаружи»[946].

Однако П. Милюков остался в меньшинстве и в ответ на создание коалиции вышел из правительства[947]. «Мне хочется ему ответить, — писал в недоумении французский посол М. Палеолог, — когда страна находится на краю бездны, то долг правительства — не в отставку уходить, а с риском для собственной жизни удержать страну от падения в бездну»[948].

Исполнительный комитет Совета так же первоначально выступил против коалиции: 23 голосами против 22 он отклонил это предложение и лишь под давлением Керенского поставившего членов Совета между коалицией и анархией, Исполком 44 голосами против 19 проголосовал за вхождение в правительство[949]. «Большинство Совета защищало коалицию с буржуазией неохотно, — отмечал В. Чернов, — словно неся на себе тяжелый крест»[950].

Стихия встретила создание коалиции забастовкой в Кронштадте[951]. Волнения удалось погасить, но резолюция Кронштадтского совета однозначно указывала: «Мы признаем центральную власть Временного правительства и будем признавать ее до тех пор, пока вместо существующего правительства не возникнет новое, пока Всероссийский центральный совет не найдет возможным взять в свои руки центральную власть»[952].

29 мая собрание одного из гренадерских полков постановило: «Мы не хотим умирать, когда в душу закрадывается сомнение, что снова вовлечены в бойню капиталистами. Нет сил с легкой душой двинуться вперед… Мы умрем все за Совет… Нам не страшна смерть — страшно сгубить свою свободу. Нужна уверенность перед смертью, что умираем за дело народа, а для этого требуется, чтобы вся власть была у народа, вся власть у Совета… Итак, если нужно пожар тушить пожаром, если до скорого достижения мира нужна война, нужно наступление — то, чтобы пойти вперед, необходимо, чтобы Совет взял свою власть в свои руки…»[953]

В июне начался I-й Всероссийский съезд Советов, собравший 1090 делегатов от 305 Советов, которые представляли 20,3 млн. человек (5,1 млн. рабочих, 4,24 млн. крестьян и 8,15 млн. солдат.), т. е. рабочие и солдаты были представлены практически полностью.

Таб. 3. I-й Всероссийский съезд представителей Советов рабочих и солдатских депутатов, 3–24 июня 1917 г.[954]

* от всех депутатов, заявивших о своей партийности.

Произошедшие примерно в то же время отставки Корнилова и Гучкова привели к тому, что «уже 6 июня обе главные партии большинством 543 против 126… одобрили решение Исполнительного комитета принять участие во власти в коалиции с буржуазией. А 8 июня резолюция съезда признала ответственными перед Советами одних «министров-социалистов», при этом еще раз подчеркнув, что «переход всей власти к Советам в переживаемый период русской революции значительно ослабил бы ее силу, преждевременно оттолкнув от нее элементы, еще способные ей служить, и грозил бы крушением революции…»[955].

«Легко можно представить себе то впечатление, которое производили подобные резолюции на буржуазию и ее «заложников» в коалиционном министерстве. И хотя Совет выражал новому правительству свое полное доверие и призывал демократию «оказать ему деятельную поддержку, обеспечивающую ему всю полноту власти», эта «власть», — отмечал Деникин, — была уже окончательно и безнадежно дискредитирована и потеряна»[956]. Несмотря на согласие принять участие в коалиции, Совет опять ускользал от участия во власти, пытаясь оставить за собой лишь роль ее идеологического контролера. Своим отказом от власти «Совет в действительности не прямо разрушал русскую государственность. Он ее, — по словам Деникина, — расшатывал…»[957].

Однако Совет сам был заложником той стихии, которая уже перешагнула через его голову. Это стало очевидно в июне, когда запрещение Советами шествий и собраний, под страхом объявления «врагами революции», продержалось всего несколько дней. «Министры-социалисты стали такими же буржуями и идут против народа… Если даже большевики отменят демонстрацию, то все равно через несколько дней мы выйдем на улицу и разгромим буржуазию… Так, — по словам Милюкова, — формулировались лозунги подонков революции, пытавшихся организовать уличное выступление 10 июня»[958].

18 июня сотни тысяч солдат и рабочих вышли на улицы с красными знаменами и требованиями: «Долой царскую Думу!», «Долой Государственный совет!», «Долой десять министров-капиталистов!», «Вся власть Советам!», «Долой анархию в промышленности и локаутчиков-капиталистов!», «Да здравствует контроль и организация промышленности!», «Пора кончать войну!», «Хлеба, мира, свободы!». «Манифестация 18 июня превратилась в манифестацию недоверия Временному правительству»[959].

Среди организаторов демонстрации «большевики, конечно, были…, — отмечал Милюков, — но только с пропагандистскими целями. О выступлении для себя они еще не могли думать. И настроение (организаторов демонстраций) было не большевистское, а анархистское, направленное против съезда…»[960]. Коренной поворот произошел на Первом Всероссийском съезде Советов, когда Ленин в ответ на заявление меньшевика Церетели о том, что в России нет политической партии, которая была бы готова взять власть, заявил о готовности большевиков в любую минуту взять всю государственную власть в свои руки[961]. С этого момента, по словам «второго большевика после Ленина» Г. Зиновьева[962], влияние большевистской