Наверное, и тогда Оливия попытается схватиться за мой хвост, не боясь поранить лилейные руки, и будет продолжать карабкаться вверх, пока не придушит. Впрочем, она мне нужна, всё ещё нужна, и за это я был ей благодарен. Не каждая молодая дева пожертвует годами жизни ради дяди, коему осталось немного.

— Он воспитал меня, — так говорила она и поджимала губы, а выражение лица становилось таким несчастным, будто Оливия однажды попала под благотворительность и теперь не понимала, как ей за неё расплатиться. Что бы ни сделала, чем бы не пожертвовала, ненасытному благодетелю всего будет мало.

— А если так, — внезапно я вернулся, уже одетый и готовый отправиться туда, где в несчастном и гордом одиночестве томилась моя принцесса. — Я помогу вам с наследством.

— Мой дядя, слава Богам, не при смерти, — медленно произнесла она, глядя поверх моего плеча в окно. Сказала всё монотонным голосом, будто и не своим вовсе. Такой рассеянной я Оливию ещё не видел, кажется, она даже заплакать готова и не от злости, а от страха.

— И дядю оставлю в живых, — прибавил я, подойдя ближе. Отложил котелок и трость, взял Оливию за плечи и развернул к тусклому свету, падающему из окна. День сегодня выдался пасмурным, после моего «тумана» город посерел, будто бы из него высосали все краски.

Она перевела на меня взгляд, такой кроткий, что мне даже не поверилось: та ли это Оливия, с которой я приехал, из которой высасывал года по её же просьбе, но вскоре в синих, как васильки, глазах появилось тёмное пятно, будто тень. Оливия пришла в себя, а та, другая, жившая внутри, сжалась в клубок и спряталась.

— И женитесь на мне? — спросила она неуверенным тоном.

— Если поможешь.

Она кивнула и продолжала смотреть. Я отступил и забрал со стола трость и котелок.

— Не мешай теперь, поняла?

Снова кивнула. Поняла, разумеется. И по глазам видел: будет ждать, как и её болезнь, притаившаяся внутри, только лекарства от неё не было. Нигде: ни на земле, ни на небе.

А если бы было? Захотел бы я излечить Оливию? Признаться, вряд ли. Я раненый Дракон, а в боли и в гневе любой зверь жестокосерден.

Я думал об этом всю дорогу, пока экипаж медленно катил по улицам, на которые опускался вечер, к ювелирной лавке.

Время раннее, лавки ещё открыты, работники по привычке суетятся, чтобы поспеть к кофе за ужином, а после него жителям захочется пройтись вдоль освещённых витрин, а они как большие лампы, привлекают мотыльков, готовых тратить, чтобы пустить пыль в глаз.

Древнее время вечерней жатвы, обмена души на блестящие подношения, как говорили задолго до прихода в Сангратос Драконов.

И мне предстояло поучаствовать во всём этом.

Остановившись у самого дорогой ювелирной лавки, я прошёл внутрь. Посетителей было немного: полная дама с бородавкой на носу, лет за сорок, с такой жадностью смотревшая на витрину с браслетами, будто сейчас продаст за один из них душу свою и мужа, и затянутый в корсет мужчина преклонных лет, с великодушным барством покупающим ожерелье с опалами.

Они оба обернулись, когда я вошёл, и тут же сделали вид, что меня нет. Знакомства с местным обществом я не водил, чем бесил его неимоверно.

К счастью, найти то, что требовалось, оказалось несложно. Я купил подарок — он был и роскошен, и скромен одновременно. Денег хватило с лихвой. Ниара от безделушки не откажется.

Дело осталось за малым: я подарю гранатовую булавку в знак возобновления знакомства. И ведьма почувствует в ней ту, другую безделушку, которая когда-то погубила меня. А если нет, то она не ведьма.

3Ниара

Последние дни я делала то, для чего приехала. В местный музей привезли находки.

Камни лежали на чёрных бархатных подушках. Один — прозрачный как слеза, огранённый и острый, он напоминал ёлочную игрушку, которую вешали на ёлку мои родители. На самый верх, чтобы мы с сёстрами не разбили.

Игрушки стоили немало, дороже, чем срезанное дерево. Даже для моей семьи ёлочные украшения, передаваемые по наследству, означали удачу и достаток во всём. Каждая безделица служила напоминанием: хрустальные кристаллы, к примеру, говорили о чистоте рода. И бриллиант, вышедший на поверхность земли, чтобы его нашли именно здесь и сейчас, тоже шептал о чём-то подобном.

— Это он, Древний! — перебила звук, исходящий от камня, госпожа Мольсен, стоявшая на шаг позади меня.

Помощник бургомистра, господин «Тыквенный суп» и Берта держались поодаль, то ли от того, что не смели приблизиться к Древним камням, боясь проклятия, то ли опасались ведьмы, уже однажды чуть всех не погубившей.

— Он, — подтвердила я.

— А второй?

Глаза госпожи Мольсен засверкали жадным блеском, она не могла отвести глаз от чёрного круглого шарика, на поверхности которого время от времени вспыхивали молнии.

— Агат. Редкий и дорогой. Древний.

— Ох, — вздрогнула старая леди и обернулась, чтобы подать знак спутникам. Всё в порядке, мол. — А вам не надо взять их в руки?

— Надо, — кивнула я, потому что хоть со стороны было и очевидно, что камни живые, но я должна была убедиться. Не обман ли.

— Только не здесь, это опасно, — засуетился кудрявый помощник бургомистра, вдруг преодолев расстояние и встав рядом со мной, готовый пресечь всякую попытку контакта.

— Я правила знаю, — ухмыльнулась я, увидев в стёклах его флюоресцирующих очков своё искажённое изображение. Этот молодой человек, весьма приятной наружности, отталкивал: было в его внешности что-то такое гаденькое, плюгавенькое, выглядывающее на секунду, когда хозяин терял контроль.

— Я вынужден предложить вам следовать им, ваше высочество, понимаете же, это мой долг перед его величеством?

— Понимаю. Я готова.

Угодничество молодого человека, отстранённо-холодное, хоть и почтительное отношение «Тыквенного супа», который после последних событий даже стал куриные яйца есть, чего его убеждения ранее не позволяли, и Берта, милая Берта, такая уютная, знакомая с детства, тоже замкнулась в себе, всё они казались ненастоящими, масками, надетыми врагами, чтобы я не разглядела их лиц.

Неизменным оставались только драгоценные камни и их отношения ко мне.

Увидев экземпляр, если он не был размельчён и раздроблён настолько, что и не узнать первоначальный вариант, так и тянуло прикоснуться и почувствовать душу. Сердце у каждого камня особое.

И не у каждого сердцевина живая. Были экземпляры с застывшей каплей, которая хоть и сохраняла камень целым, но он становился лишь красивой безделицей. Живые камни встречались редко, они и сияли по-особому.

Как эти двое. На подушечках из чёрного бархата даже при ярком