Перед началом дачного сезона деревня Прокудинка выходила из спячки. Жители, которые пускали к себе дачников, брались за ремонт, приводили в порядок дома и дворы, сжигали прошлогодний мусор и ветки после обрезки садовых деревьев. Хозяйки выгоняли коров на заливной луг, пастись, щипать молодую травку. Городские, они же капризные – им молоко парное подавай, яйца свежие, овощи и фрукты со своего огорода, а не из магазина. Зато за лето можно было заработать денег на долгую зиму.

Митрофаниха кормилась другим промыслом – слыла на всю округу первой народной целительницей. Ей куры и буренки ни к чему. Она продавала травы, лекарственные отвары, мази и бальзамы.

Постоялец, который хотел дом Нефедовых купить, через день съехал. Видно, понял, что самому голову в петлю совать глупо. Хоть он и образованный, и детей в школе уму-разуму учит, и смеялся над «деревенскими предрассудками», а раздумал на проклятом месте селиться. И правильно! Береженого Бог бережет... Вон, Пашка Нефедов с дружками тоже похохатывали да бабку поддразнивали. А где теперь Пашка? Ему бы, горемычному, жить да жить. Видать, невзлюбил злой дух новых хозяев...

Митрофаниха ходила на сбор трав или ранним утром, когда в лесу еще лежала роса, или ночью, когда в силу входили особые растения – те, которые питались светом луны. Таких было немного, и срывать их разрешалось только в полночь. В иное время «лунные» растения теряли свои целебные свойства. Их можно было заваривать как чай, но против болезней они были бессильны.

Дождавшись нужного часа, бабка отправилась на примеченную утром лужайку с «лунными» цветами. Днем они спали, а ночью распускались, белея в темноте своими венчиками. Дорогу в лес Митрофаниха могла найти с закрытыми глазами, но чтоб не заблудиться в чаще, она захватила фонарь. Впрочем, луна светила ярко и на небе не было ни тучки.

Подходя к дому Нефедовых, бабка невольно замедлила шаг. Она всегда так делала: поплюет три раза, пробубнит оберегающее заклинание, перекрестится... и с Богом вперед. О том, что языческая магия противоречит христианской вере, Митрофаниха не задумывалась. Она использовала все известные ей способы защиты от «нечистого». А то, что «нечистый» обитает в доме Нефедовых, у нее не вызывало сомнений.

Сколько раз, шагая мимо этого худого места, она то замечала мелькающий в окнах тусклый свет, то слышала подозрительные звуки. Может, сова кричит... может, летучие мыши проносятся... но жуть порой такая возьмет, что душа в пятки уходит. Днем это дом как дом... а ночью здесь лучше не появляться.

Вот и сейчас Митрофаниха норовила поскорее миновать нефедовскую дачу. Но – чего боишься, то странным образом притягивает внимание. Голова знахарки сама повернулась в сторону дома, а глаза, вместо того чтобы смотреть под ноги, уставились на черные окна с лунными бликами на стеклах. Там вспыхнул и погас свет – будто кто-то чиркнул спичкой или зажигалкой. Митрофаниха застыла как вкопанная, приросла к земле. Свет вспыхнул еще раз...

Бабка забыла, куда направлялась, и с неожиданной прытью метнулась к забору. На нем белела в лунных лучах табличка «Продается», прибитая гвоздями к штакетинам. Ниже надписи располагался мобильный телефон Нефедовых, которым до сих пор никто не воспользовался. Даже назойливый учитель, жаждущий приобрести дачный домик.

– Пресвятая Богородица! – прошамкала Митрофаниха, не отводя горящего взора от окон на темном деревянном фасаде.

Она прильнула к калитке, нащупала рукой ветхий крючок и оказалась внутри двора, заросшего крапивой и одуванчиками. Зелень поднялась быстро, как на дрожжах. Нефедовы давно тут не появлялись – тропинка почти исчезла, покрытая дикой травой и бурьяном. Любопытство подстегивало бабку, она дрожала от страха, но неведомая сила влекла ее к мрачному дому. Никогда еще огни за окнами не были видны так явственно, так отчетливо. Наконец она выяснит, что творится в «чертовом логове»...

Улица спала. Собаки и те не подавали признаков жизни. Ветер шумел в саду, поскрипывала открытая калитка. Митрофаниха, не чуя под собой ног, подкралась к окну, но заглянуть не смогла – высоковато. А встать не на что...

Кто-то внутри комнаты зажег свечу: язычок пламени разлил тусклое сияние. Бабка, как ни старалась, как ни поднималась на носочки, ни вытягивала шею, ничегошеньки не видела, кроме желтого пятна за окном.

Стук сердца отзывался в ее ушах барабанным боем. Умирая от ужаса и любопытства, Митрофаниха оставила лукошко, прокралась к крыльцу, поднялась по скрипучим ступеням и потянула дверь на себя. На веранде пахло гнилью и сыростью. Включить фонарик бабка не решилась и пробиралась вперед в потемках – благо луна заливала стеклянную веранду и можно было различить стол, штабель ящиков и разбросанные по полу вещи. Будь у нее молодые глаза, она бы...

В горнице раздались какие-то стуки, шорохи. Митрофаниха остановилась и навострила уши. Ей бы еще слух девичий! Дверь в горницу была плотно закрыта, внутри что-то хлопало и шумело. Она потянула носом – из-за двери пахло чем-то кислым, похожим на уксус...

Митрофаниха попятилась. Ей не хватало воздуха, губы онемели. Она пятилась, пока опять не оказалась на веранде. Смекнула, что лучше взять ящик, подставить под окошко и...

В ящике валялись несколько сгнивших картошек. Бабка вытряхнула их уже во дворе и устроила из ящика подставку, на которую осторожно взобралась. Хорошо, что она от старости высохла, стала легкая, как перышко. Теперь ей было кое-что видно. Посреди горницы на столе стояла свеча. В углу возилось что-то большое и темное, взмахивало то ли руками, то ли крыльями... сопело, пыхтело... разбрасывало вокруг себя черные хлопья...

Митрофанихе бы бежать, а она будто приклеилась к грязному стеклу. Намертво. Ноги налились тяжестью, руки свело. От ужаса у нее прорезался слух. Щели в окнах были в палец толщиной, и до бабки доносились все пугающие звуки, производимые чудовищем.

– Оборотень... – ахнула она и едва не свалилась с ящика. Но сообразила, вцепилась в подоконник. Жуткое зрелище поглотило ее целиком.

Злой дух принял человеческое обличье, только кожа у него блестела, словно змеиная чешуя, переливалась червонным золотом. Он приблизился к столу и давай бормотать бесовские заклинания. Митрофаниха уловила несколько слов, а потом... чудище повернулось к ней и прожгло насквозь пристальным взглядом...

В тот же миг бабка ощутила боль, хруст, потеряла равновесие, и на нее навалился душный мрак...

Москва

– По-твоему, это все? Одна строчка?

Глория поднесла письмо к лампе в надежде, что проявится тайнопись... выступят на бумаге не видимые простым глазом буквы. Ничего подобного не произошло.

Лавров скептически наблюдал за ее действиями.

– Это адрес... – отозвался он. – Чей? Вот вопрос...

Они вернулись в Москву под утро, когда на востоке, на розовеющем небе, переливалась последняя уходящая звездочка. В квартире Зебровичей на Шаболовке стояла гнетущая тишина. Город еще спал.