поровну. Это означало явное поражение короны. Вероятно, чтобы избежать подобного исхода, Давенпорт отложил рассмотрение дела и представил его на рассмотрение всем двенадцати судьям.

Дело Хэмпдена и другие не менее важные дела, тревожившие короля, не дали ему возможности в ту зиму уделить повышенное внимание плану капитана Рейнборо, предложившему полностью покончить с пиратами в Средиземном море и использовать для этой цели английский флот, который должен был установить блокаду Алжира. Победа Рейнборо в боях на Марокканском побережье летом была единственным успехом флота, так как он не смог обеспечить своего превосходства даже в собственных территориальных водах. Французские и испанские суда одерживали на море верх над английскими кораблями, а капитаны голландских судов, кальвинисты по убеждениям, тайно доставляли запрещенную религиозную литературу в Англию, выгружая ее в пустынных местах побережья Эссекса. Религиозные памфлеты имели широкое хождение, несмотря на запрет Звездной палаты на печатание и продажу не имевших лицензии книг. Некоторые из них печатались тайно в Англии, но большая часть – в Голландии, а затем контрабандой переправлялась в страну. Молодой Джон Лилберн, арестованный по обвинению в доставке из Голландии вредоносной книги Баствика, был заключен в тюрьму и ожидал суда Звездной палаты. Он стал несчастной жертвой, и его случай должен был послужить примером для остальных, но он был только одним из многих, кто распространял запрещенные книги.

В самом начале правления Карла были запрещены иностранные газеты; газеты были запрещены в Англии, под запретом находилось также печатание новостей из Шотландии. Но отважные пуританские книготорговцы распространяли написанную от руки последнюю информацию о шотландском диспуте, и симпатизирующие им лондонцы, возможно, знали лучше, что происходит на севере, чем английские советники короля. Но королю угрожало нечто большее, чем симпатия английских пуритан к шотландцам-кальвинистам. Инакомыслящие шотландские лорды имели своих друзей и агентов в Англии, в то время как в Голландии священники-изгнанники, солдаты и купцы обеих наций за последние десять лет сильно сблизились друг с другом.

Не сразу, но Карл осознал, что положение дел в Шотландии представляет собой большую проблему и, вероятно, тесно связано с широко распространившейся пуританской оппозицией в Англии. В итоге и король, и архиепископ решили, что тут могут помочь только строгие меры. Королевская и архиепископская власть должны приложить необходимые усилия и устроить показательные расправы в обеих странах. Одна жертва уже была намечена – молодой Лилберн, в качестве второй Лод предложил директора Вестминстерской школы доктора Ламберта Осбалдестона, который был недостаточно осторожен и вступил в переписку с епископом Линкольна, осужденным и находившимся в заключении Уильямсом. К несчастью, были найдены его письма. В одном из них он упоминал «невысокого, во все вмешивавшегося ловкача», этого человека можно было безошибочно идентифицировать как архиепископа. В канун Рождества Осбалдестон все еще продолжал всех уверять, что может все объяснить, но Лод передал его дело в Звездную палату и обещал, что обвинение будет серьезным.

В этой крайне суровой атмосфере лорда-казначея Траквера, привезшего в Лондон послание от Шотландского королевского совета, ожидал холодный прием. Его неуклюжие попытки обвинить шотландских епископов в разжигании кризиса из-за крайней спешки в рассмотрении дел сильно разозлили короля. Как и все поведение его Совета в Шотландии. Он написал им, что их действия «скорее подрывают доверие к нашей власти, чем ведут к установлению истинного мира и порядка в стране. Мы никогда не считали, что в стране может быть подлинный мир и порядок, когда осмеливаются посягать на королевскую власть». К письму была приложена декларация, которую Совет должен был опубликовать. В ней король заявлял, что все дворяне, которые осмелились протестовать против новой богослужебной книги, заслуживают самого сурового осуждения. Однако, если они раскаются, то он простит им их проступок и готов приписать его их «чрезмерному рвению», нежели преступному намерению. Но они должны понять, что их единственная надежда на милосердие короля заключена в их полном повиновении.

Судьи начали высказывать свое мнение о деле Хэмпдена с интервалом в две недели. Первые трое судей решительно высказались в пользу короля. Один из них, Роберт Беркли, выступил 10 февраля 1638 г. с особенно красноречивой речью. «Подданные Англии, – заявил он, – свободные люди, а не рабы». Но далее сказал, что их свобода покоится на законе и что закон, по своей глубочайшей сути, это выражение благой воли короля. Невозможно представить конфликт между королем и законом. «Король – это закон, – заключил он, – говорящий закон, действующий закон». Редко случалось, чтобы мнение короля о своей власти было бы высказано с такой прямотой. Он был законом, он был хранителем и распорядителем свободы своего народа. Речь Беркли как нельзя лучше соответствовала выдвинутому королем в тот же месяц требованию Шотландии без всяких условий принять монаршую волю.

Король постарался на время забыть о всех тяготивших его делах и отправился в Ньюмаркет поохотиться. Он был неприятно удивлен, обнаружив, что охотничьи собаки каких-то людей проникли на территорию его заповедных земель. Но отданный им приказ уничтожить всех гончих и дворняг в радиусе 10 миль исправил положение. Кроме большой и веселой свиты, он взял с собой своих верзилу Макла Джона и карлика Джеффри Хадсона. Весь день они проводили время на открытом воздухе, а долгие вечера проходили в приятной атмосфере: подавали изысканные блюда и отличное вино, играли в шахматы и кости.

Эти королевские увеселения были несвоевременными. В Шотландии в конце промозглого февраля 1638 г. праздновался «великий день обручения нации с Богом». На это свадебное празднество, имевшее большие последствия, король Карл приглашен не был.

Возвращение Траквера в Шотландию с королевским приказом стало сигналом, которого ждали оппозиционные силы. Совет собрался в Стирлинге 20 февраля 1638 г. в далеко не лучшем настроении, чтобы огласить обращение короля. Сэр Томас Хоуп не принял участия в собрании, лорд Лорн тоже отсутствовал, почти все епископы извинились, что не могут приехать – они боялись, не без причины, разгневанных толп народа, собравшихся в Стирлинге.

Текст обращения и намерение Совета опубликовать его должны были держать в секрете, чтобы не дать возможности горожанам Стирлинга сразу же выступить с протестом. Но оппозиция уже обо всем знала, вероятно, ее информировал Траквер. Толпа, приблизительно в тысячу человек, возглавляемая вождями, окружила герольда, зачитывавшего обращение, и начала протестовать. Совет не нашел ничего более достойного, как послать за ее лидерами, Роутсом и Монтрозом, чтобы уговорить их распустить толпу, пока не вспыхнул бунт. Едва ли можно было найти более явное доказательство слабости Совета и силы их противника.

Воодушевленные победой Роутс и Монтроз попросили протестовавших горожан разойтись. И теперь их внимание переключилось со Стирлинга на