Авторитеты понимающе побледнели. Моченый вхолостую вставной «кормушкой» не щелкал. Раз уж он обещал сожрать верного кореша, то любого другого пахан проглотил бы в натуре, за компанию. Стать гарниром к самоходной говядине никому не улыбалось. Опять-таки по тундре ходили легенды о том, что Моченый на последнем соскоке «схарчил» стаю песцов. А потом — и собственную ногу. Сходняк забился на нары, обреченно собираясь в путь. Видимо, для многих — последний.

Слух о неотвратимом побеге едким дымом расползся между бараками. Зона имени демократа Чернышевского содрогнулась. Страх спаял отмороженных зеков и злобных вертухаев в дружный лагерный коллектив. Боялись все. Одни — того, что пахан убежит, другие — что не убежит. Но в основном всех интересовало, КАК он это сделает. И сколько жертв при этом образуется среди ни в чем не повинных автоматчиков и сторожевых собак. Не говоря уже о попавшихся под горячую руку простых смертных.

Ночь навалилась на слабоисправительное и не сильно трудовое учреждение, как толстый коренной африканец на оцепеневшую блондинку. Шустро, неотвратимо и целиком накрыв своей черной сущностью белые крыши бараков. Кум интуитивно самоустранился от участия в приближающемся катаклизме еще до отбоя. Он забрался в дальний угол собственного кабинета, скрывшись от всевидящих глаз портрета президента. Тот смотрел со стены проницательным взглядом чекиста на хитрые маневры пожилого майора. Кум достал из сейфа литр вкусной импортной водки и нахлебался до глубокой отключки.

Рядовые вертухаи тоже рисковать не собирались. Новые рыночные отношения, наконец докатившиеся до Колымы, не располагали ни к героизму, ни к идиотизму. Поэтому на деньги, тонко и цивилизованно подсунутые Гнидой в конверте, дежурная смена постреляла вдоволь. На другом конце зоны. В воздух. Как бы провожая заслуженного авторитета в деловую командировку. Моченому сообщать о формальном характере пальбы не стали. Дабы не обдирать налет блатного романтизма с замшелого папиного менталитета. Пахан поначалу втягивал голову в плечи и рычал в сторону караульных вышек:

— Хр-рен вам, звер-ри!

Потом он трусцой дохромал до заботливо проделанной дыры в колючей проволоке. Так и не обнаружив ни одного врага, которого можно было загрызть ради свободы, он немного разочаровался. Хотя в его прощальном хрипе сквозь одышку все же пробились нотки удовлетворения:

— Бздя-ят!..

Наутро зона проснулась. Кум похмелился, не выходя из конспиративного уголка. После чего попытался организовать погоню. Потомственный проводник розыскного пса Вялого с собачьей фамилией Хвостов бегать по тайге отказался наотрез.

— Один не пойду! — категорически заявил он. — А у Вялого — чумка.

Кум проверил. Действительно, пес из конуры не вылезал, жалобно покашливал и демонстрировал желающим горячий сухой нос. Может, и симулировал. Но талантливо.

Майор устало ругнулся:

— Шланги гофрированные!

В принципе, погоня могла обойтись двумя машинами. Все равно одна дорога вела из зоны в лес, а вторая — в тундру. Больше деваться нарушителям режима было некуда. Но облава на беглых зеков без собаки теряла необходимый антураж. Опять-таки речь шла о Моченом. То есть могли и не найти. Тогда пришлось бы отчитываться за бесцельно сожженный казенный бензин. Кум огорченно плюнул на опостылевшие догмы совкового периода и пошел писать бумаги на досрочное освобождение пяти потрясающе примерных заключенных. Если эти суки не попадутся. А заодно и ориентировки на розыск пяти особо опасных рецидивистов — если попадутся.

Удручающе омерзительное северное утро наступило строго в соответствии с графиком вращения планеты Земля. Тусклое свечение за серыми облаками слегка разбавило тьму над Шапками-2. Вместо нее пришел новый день, не сулящий ничего хорошего местному олигарху. Он проснулся в своей собственной спальне. Но с четким ощущением, что ни его особняк, ни вся шапочная империя, ни даже его драгоценная жизнь уже не могут считаться единоличной собственностью Романа Романовича Лысинского. То есть его. Память безжалостно подсунула причину гадостного ощущения. Разумеется, дело было в посланцах темного криминального мира. Люди Теплого, под покровом ночи проникшие в персональную крепость шапочного короля, олицетворяли сокрушительный крах ВСЕГО!

С затаенной надеждой олигарх встал с кровати и на цыпочках подошел к двери. Надежда обреченно увяла… Гости роскошного особняка в Шапках-2, в отличие от привычных кошмаров Лысинского, с рассветом никуда не исчезли. Они выползли из гостевых комнат, как беспощадная реальность, и настойчиво ждали хозяина дома в гостиной. Роман Романович долго стоял в позе забывшего стартовать спринтера и рассматривал их в замочную скважину. Уголовники сидели в мягких кожаных креслах и уходить не собирались. Олигарх застонал и разогнулся. Прятаться было бессмысленно. В зонах люди привыкли сидеть годами. Перетерпеть их было невозможно. А Лысинскому хотелось есть. И жить, кстати, тоже. Он натянул спортивный костюм и решительно просочился в гостиную навстречу судьбе.

— Итак, чем обязан… господа? — выдавил он из себя остаточным спазмом воли и обессиленно прислонился к стене.

Гости разом повернули головы. Крупногабаритный тип в маскхалате, сидящий на кресле верхом, как на дикой лошади, зверски ощерился и рявкнул громовым голосом:

— Времени нет! Через день — атака-а!!!

Роман Романович отшатнулся, покрываясь липким потом. Огромный уголовник явно был убийцей. Во всяком случае, за обаятельного мошенника его нельзя было принять даже при большом желании. «Он-то меня и пришьет… — вяло испугался Лысинский. — Через день…»

— Ты на него не серчай, — простуженно просипел второй субъект из дальнего кресла.

Он почти лежал на резном подлокотнике из алжирского тополя, подоткнув под голову телогрейку типично зоновского фасона. Его мутные глаза зловеще-красноватого оттенка лихорадочно блестели во всю уголовную рожу. «Туберкулезник, — понял Роман Романович. — Они там все… туберкулезники!» Красноглазый зек тоже сильно походил на убийцу. Даже, пожалуй, на маньяка. Не то сексуального, не то бисексуального. Лысинского замутило. Есть ему уже не хотелось. А жить все-таки — да. Он шевельнулся, напрягая самообладание. И туг женщина подняла руку и властно потребовала:

— Ти-ши-на!

«Бандерша!» — обмер Роман Романович. Из бессмертных творений классиков криминального романа он знал, что на блатном жаргоне самые обычные слова могут означать нечто страшное и недоступное пониманию простого смертного. Видимо, эта самая «Ти-ши-на!» переводилась особенно жутко. Потому что оба зека послушно застыли, преданно глядя на предводительницу. Та положила на туалетный столик потрепанную записную книжку. «Я у них в списке!» — догадался олигарх. Негромкий и оттого проникающий до самых костей голос заставил его содрогнуться.

— Нам предстоит очень важная, я бы сказала, контрольная работа.

«Убьют и сделают контрольный выстрел!» — машинально перевел Роман Романович с замысловатого уголовного языка на русский.