гениальности. Ты что-нибудь знаешь о синдроме Элейн, который отслеживает ваш трекер? — Я показываю запястье.

— Какой еще синдром Элейн?

— Ты руководитель проекта и не знаешь?!

Люк шипит.

— В «Ньюгене», если ты руководишь проектом, это не значит, что ты все контролируешь. Джастин всегда вносит какие-то особые коррективы, о которых знает только он. Я не руководитель, я просто почетная нянька для базы данных. — Он багровеет. — Ты поэтому спрашивала про Джастина и Элейн Томас? Потому что синдром так называется? Большая натяжка.

Я силой заставляю себя не ежиться.

— Извини, если задела за больное. И да, именно поэтому, но неважно. Не хочешь разбираться — не разбирайся.

Люк падает на стул и протирает глаза.

— Через полчаса у меня клиент на татуировку. Тебе пора уходить.

— Что, все, что ли? — Руки у меня опускаются.

— Да. Интересоваться твоим мнением о программе было плохой идеей. У меня нет на это времени.

Я не готова уходить. Прошла уже неделя с лишним, а нам с Люком не удается пообщаться больше пятнадцати минут подряд. Этак я никогда не влюблюсь.

— А если я буду твоей клиенткой?

— Что?

— Может, я хочу сделать временную татуировку.

Денег на нее у меня точно нет, но уйти просто так я тоже не могу. Расплачусь из денег на хозяйство и потерплю, когда бабушка закатит мне скандал. С нее станется отчитать меня за то, что я «транжирю деньги», даже если я скажу, что мне это было нужно, чтобы наладить отношения с Люком. Так и слышу, как она фырчит: «Тебе что, надо платить мальчикам, чтобы познакомиться с ними?», как громко цыкает зубом и качает головой, а дядя Катиус повторяет все ее слова и жесты, чтобы я чувствовала себя вдвойне виноватой.

Ладно, буду выплачивать им с Кейс должок еще недели две и вытерплю неприятные последствия.

— Какой рисунок хочешь? — спрашивает Люк.

Я только рот разеваю. При мысли, что надо выбрать один эскиз из нескольких сотен в планшете, у меня становится нехорошо в животе и ладони потеют.

— Доверю выбор мастеру.

— Нет. — Люк недобро ухмыляется. — Выбирай сама или вон отсюда.

Я озираюсь в поисках вдохновения, и мне на глаза попадаются два парня, которые вешают плакаты с портретом Лорен. Я стискиваю руки.

— Такие вещи как раз по части «Ньюгена»! Помогать полиции, составлять генетические профили и все такое…

Года два назад Джастин так помог найти пропавшего малыша. Только тот не был черным. Что не должно играть никакой роли, но играет.

— Ты меняешь тему.

— Я задаю законный вопрос.

Люк мрачнеет:

— Кто-то просил Джастина подключиться, а он сказал, что ее нет в системе.

— Как это?! — Вопрос срывается с языка, не успеваю я ничего подумать. Я совершенно точно знаю, что Лорен делала себе геномод, чтобы у нее особым образом вились кудряшки. Помню, как она кружилась и хвасталась мне. Она не стала бы мне врать, если бы это был парик или нарощенные волосы. Точнее, я думаю, что не стала бы. И она не говорила, что обратилась в подпольную генетическую фирму.

— Да. В базе данных «Ньюгена» ее нет. У полиции есть ее генетические данные из государственной базы. Они не могут дать нам доступ без разрешения самой Лорен или ее родителей, а родители повели себя странно и не разрешили.

Я скриплю зубами. Картеры — нечистое семейство, а следовательно, изучение их ДНК может связать их с теми, кого они похищали, пытали и возвращали в прошлом. Я понимаю, почему они не приветствуют слишком пристальное внимание к себе.

Люк тяжело вздыхает:

— Хватит ходить вокруг да около. Или делай татуировку, или оставь меня в покое.

— Мне…

В голове крутится масса идей, но все какие-то не такие. Не то чтобы мне хотелось произвести на Люка впечатление, нет. Просто я не хочу выбрать неподходящий рисунок.

Люк ерошит волосы и снова вздыхает:

— Это временная татуировка, и ее легко свести, если она тебе не понравится. — Он машет рукой, показывая на свою. — Я и сам переделаю ее, наверное, через неделю. В этом смысл временных тату. Они не навсегда, и отчасти поэтому делать их так весело и интересно. Так что тебе не надо искать какой-то глубокий смысл или идеальный рисунок.

Он пытается упростить мне выбор. Все вокруг меня так делают. Когда мне было семь, мама никогда не спрашивала, что я хочу на обед, а предлагала только два блюда: иначе вариантов было слишком много, а когда я не могла ничего выбрать… в общем, от этого мне хотелось плакать. Я и плакала — потому-то мама и поняла, что надо сузить ассортимент.

Даже Люк, который почти всегда держится так, будто я ему кость в горле, и тот жалеет меня настолько, что пытается облегчить задачу.

Я краснею и отворачиваюсь — мне вдруг хочется оказаться подальше отсюда.

— Я пойду.

Не успеваю я сделать и двух шагов, как Люк хватает меня за руку.

И отпускает ее, едва его пальцы прикасаются к моим.

Я оборачиваюсь — он таращится на свою руку, будто сам не верит в то, что сделал секунду назад.

— Постой. — Он смотрит мне в глаза. — Как ты думаешь, что будет, если ты сделаешь неверный выбор?

Да какое там «если»! Одно сплошное «когда».

Люк опускает руки.

— Я серьезно.

— Можно подумать, ты никогда не боишься напортачить!

— Конечно боюсь. Я работаю в фирме, где конкуренция очень высока и все только и ждут, когда я сяду в лужу, чтобы занять мое место.

— Тогда как ты принимаешь решения?

— Принимаю, и все. Стою на своем и никому не позволяю делать выбор за меня.

— Это же проще, когда кто-то выбирает за тебя! — само собой вырывается у меня.

— Я в курсе.

Мы продолжаем смотреть друг другу в глаза, и тут словно бы все встает на свои места. Кажется, я понимаю, чтό он имел в виду, когда говорил об именах. А он понял, чтό я хочу до него донести, хотя я не говорила ничего прямо.

Можно уходить. А разговор с Люком продолжить когда-нибудь потом. Не самое ответственное решение, учитывая мое задание, зато прямо сейчас будет не так неприятно. Вот только в глубине души я хочу остаться. И не только потому, что у меня задание.

— Можно сделать красную?

— Любого цвета, какого хочешь.

Мы проходим в заднюю часть кабинки, туда, где делают татуировки.

— Я могу нарисовать с нуля, если у тебя есть хорошая идея.

Я достаю телефон и показываю Люку картинку, чтобы он представлял себе, чего я хочу.

Он прикусывает губу,