class="p1">– Идешь передо мной, братец, – рядом вдруг раздался голос Рейвен, вырывая его из оцепенения. Каге почувствовал прилив благодарности и даже немного вообразил, что сестра заметила его состояние и по-своему заботится. Но, распахнув глаза, он уловил лишь равнодушно сжатые губы и черноту повязки.

Теперь Каге шел вторым, за проводником, и старался не пялиться в бездну под ногами, считал шаги, замечая мох на стенах. Здесь ощутимо повлажнело, наверняка где-то на дне этого провала пробивается вода. Ему даже казалось, что он слышит шум. На тридцати трех шагах он оказался на другой стороне, в свете желтой, помаргивающей лампы. Шахта делилась на два рукава, связанных рельсами, у стены валялось какое-то старое оборудование и опрокинутая на бок вагонетка. Вторая группа под предводительством Бреса шла следом, поэтому Каге позволил себе прислониться к вагонетке и цепко изучить темноту. Он сверлил ее взглядом, будто хотел вызвать на поединок, и чувствовал, как в груди зарождается чуть ли не рычание. Или рыдание. Он не уверен, что справляется. Обзор загородила Рейвен, сваливая рюкзак на землю. Тусклый свет придал ее лицу зловещее выражение, но как будто бы это ей шло. Она насмешливо хлопнула брата по щеке.

– Не зевай, скоро притопаем на стоянку. Поедим, отдохнем, а с утра поднимемся и спустимся по змеиной тропе в саму Хель.

Каге моргнул, отрывая взгляд от левого прохода, в который не вел кабель со светом, и кивнул, потирая щеку. Рейвен отвинтила крышку у маленькой фляги и глотнула. Блеснув глазом, протянула брату. Каге хлебнул обжигающего пойла и закашлялся под громкий хохот Рейвен.

– Это что, бренди?

– Ага, отжала у библиотекарей. Паршивцы делают у себя еще и самогон. Такой же премерзкий. – Она похлопала его по плечу, подхватила рюкзак и закинула на плечо.

Еще некоторое время они спускались: становилось холоднее, а потом резко потеплело. Спустя два часа после перехода через мост проводник завел их в небольшую, из двух частей, комнату с запирающейся дверью. В одной было нечто вроде санузла, состоящего из дырки в полу, а в другой стоял еще один генератор и водокачка. Старик тут же нашел ведро и принялся качать воду. Пить ее было нельзя, но умыться – вполне. Дожидаясь своей очереди в туалет, Каге понял, что смертельно устал. Физическая усталость его не заботила, он привык к нагрузкам, но вот морально выдохся. Кое-как запихав в себя ужин из каши с тушенкой, разогретой на газовом примусе, он развернул врученный еще на поверхности спальник и чуть ли не со стоном стянул ботинки и комбинезон. Сквозь носки проступили пятна крови от лопнувших мозолей. Каге отодрал заскорузлую ткань, обработал раны антисептиком и забрался в спальник, надеясь, что в нем нет блох.

Сон не шел. Он чувствовал усталость в натруженной спине и боль в ногах, но возбужденный разум работал, как мотор, лихорадочно перебирая события дня. Погружаясь в беспокойную дремоту, он то и дело вскакивал от незнакомых звуков шахты и всматривался в темноту, пугаясь теней в углах комнаты. Только под предполагаемое утро он уснул на боку, скрестив руки на груди и зарывшись носом вглубь спальника.

Завтракали невкусно, но чашка чаю с капелькой бренди разогнала туман в голове. Ноги болели меньше, только вот Каге не хотел осознавать, что снова придется обувать эти хелевы орудия пыток. Он даже начал завидовать монаху, который выставил на всеобщее обозрение черные от грязи пятки, что-то мурлыкая себе под нос. Миста пересела так, чтобы завтракать, не видя его ноги.

По часам Бреса было около восьми. Спальники они оставляли в комнате, потому что ночевать им в шахте больше не придется. Миста, морща нос, влезла в комбинезон. Каге с каменным лицом сделал то же самое, но, надев ботинки, зашипел от боли. Только воспоминания о грязных кроссовках на дне рюкзака придали ему сил.

– Слушайте сюда. – Неразговорчивый старик выключил свет в комнате, и они стояли, освещенные ручным фонарем и проблеском из основного тоннеля. Выглядело это зловеще. – Где-то через полчаса хода мы начнем спуск. Будет жарковато и влажно. Пейте воду, чтобы не свалиться от теплового удара. Так мы обогнем кусок прочного гранита, который всем неохота было удалять. Спустимся на час и выйдем к змеиной лестнице. Подъем составит часов шесть-семь, а на поверхности мы распрощаемся, это вне моей компетенции. Вас встретит машина и отвезет в местечко для отдыха. И говорю один-единственный раз: лестница крутая, старая и узкая, подниматься придется гуськом. Если кто-то сверху свалится, то может, и не сломает шею, но повалит остальных. Деньги не возвращаю, ясно?

Они кивнули. Глупо умирать никто из них не собирался. Так начался очередной марш в темноте. Каге уже стал привыкать к странным шепоткам и звукам. Боль в ногах отвлекала от назойливых мыслей, зудящих комарами: о змеях, о белобрюхих пауках и мертвецах каирна, о мифических драуграх. В темноте не было ничего, кроме него самого. Эта мысль заставила его запнуться на половине шага и облегченно вздохнуть. Этого он боялся больше всего. Стать таким, как его отец: фанатичным тираном, использующим своих родных для политической выгоды, чудовищем, которое лишило собственную дочь глаза, которое запирало десятилетнего мальчика в склепе в темноте и холоде для «послушания». Но ведь его никто не запирал. Каге снова оступился и получил ворчание Бреса. Склеп не запирался, ему запрещали выходить. Как он забыл? Эгир говорил, что так сын может заслужить его прощение, и он добровольно сидел на каменном полу часами, рыдая от страха разочаровать своего отца, от страха увидеть презрение на его лице.

Он не заслужил презрения.

Он не заслужил наказания.

Он не заметил, как сам себя запер в каирне. Что ж, пришло время открыть дверь.

Клубок змей, опутывающий его грудь, ослаб.

Как и обещал старик, вскоре стало теплеть. Когда жара стала прямо-таки обжигающей, лениво вихляющий коридор, словно река, успокоился в шестиугольном зале, который заливал яркий солнечный свет из отверстий в скале. Слева проход был тщательно заделан кирпичом, но туда им не требовалось, ведь путь лежал направо. Перед вышарканной лестницей, как раз там, где ее в течение дня озарял свет, стояла хорошо сохранившаяся статуя босой женщины с венком из латунных листьев на голове. В одной руке она сжимала поднятый меч, а другую ее руку обвивала змея. Драгоценные камни на месте змеиных глаз отсутствовали, а лицо женщины – исцарапано. Лорел печально прикоснулся ладонью к лицу статуи и что-то прошептал.

Лестничная шахта действительно была узкой, двоим не разойтись, и вилась четырехугольником, внутри которого проходили тросы небольшого подъемного механизма. Каге