слабоумное решение ставит под сомнение «блаженность» царя, блаженные не убивают. Федор то ли устал блаженствовать, то ли действительно был ленивым недоумком, этим приговором обрек на смерть более двухсот ни в чем неповинных людей (другим отрезали языки, многих бросили в темницы, выслали большую часть населения Углича в Сибирский город Пелым). Это был один из самых глупейших приговоров за всю Российскую историю. Борис Годунов, от которого зависело окончательное решение царя, проявил в тот момент политическую близорукость. Возвысившись над всеми, он превратился в слишком самоуверенного царедворца, оторвался от того, что избалованные высоким положением люди пренебрежительно называют толпой. На вид толпа безлика, тупа, бараноподобна. Иной раз она поражает воображение непоколебимой ленью, бессловесностью, терпением, всепрощением. Это – толпа. Очень энергоемкое существо. Этакий мощный конденсатор, на пластинах которого скапливаются плюсы и минусы человеческого мусора. Естественно, этот процесс накопления энергии пробоя не бесконечен. Годунов мог бы смягчить приговор слабоумного. Он этого не сделал. И ответ пришел тут же. Молчаливая толпа, не имея иных средств борьбы с зарвавшимся правителем и слабоумным Рюриковичем, вспомнила одно свое старое средство. Не со зла вспомнила, но от обиды за двести убиенных и тех, кому вырезали, якобы за ненадобностью, языки в городе Угличе. В народе пошли слухи о Борисе Годунове.

Заметьте! Мы ни слова не сказали о Марии Нагой, матери якобы заколовшего себя эпилептика Дмитрия, сына Ивана IV Грозного! А действительно, где же мать-то была несчастного?

Сразу после трагедии она постриглась в монахини под именем Марфы. Многочисленные представители ее рода подверглись опале.

Мария-Марфа не имела права выбора в данной ситуации. И обвинять ее пока вроде бы ни в чем нельзя, хотя она как мать наследника престола, как женщина, как «глава угличской команды» обязана была организовать все меры предосторожности, и, главное, она должна была знать совершенно точно: погиб ли сын ее или нет, похоронили его или нет. Похоже, она этого не знала, или не хотела знать, или мечтала получить со своего несчастья в будущем политический дивиденд, или… стоп-стоп! разве можно так о матери, потерявшей сына? Разве ей в те страшные дни могло о чем-то мечтаться?! Разве не кощунственно говорить и даже думать так о женщине? Кощунственно, спору нет. Но, ознакомившись с работами разных авторов об этом деле, о русской Смуте начала XVII века, о поведении Марии Нагой, забывается само слово – кощунство, – но отношению ко всем политикам, пытавшимся использовать эпизод в Угличе в своих целях. Это действительно было кощунственно.

Справедливости ради стоит отметить, что еще хуже Марии Нагой вели себя мужики: князья, дознаватели, царь, митрополит, Борис Годунов, высоко взлетевший и потерявший «чувство земли».

В той сложной ситуации Борис Годунов мог сыграть в истории Московского государства роль Ликурга в истории Спарты и Лакедемона. Дело в том, что Ирина – а в мае 1591 года это все видели! – была беременной. В начале июня она родила дочь, которую назвали Феодосией, то есть угодной Богу. Мать и отец радовались этому событию, а русский народ, уже втихую ненавидевший Бориса, разносил по улицам городов и сел странный слух-сомнение: а не подменил ли Годунов Ирине сына на дочь? Появились и вопросы посерьезнее: «А может ли Феодосия, в том случае если Ирина не родит сына, наследовать царский престол?» Как мы уже говорили, в ту эпоху женщины неплохо справлялись с монаршими обязанностями в других странах. Но на Руси они официально не имели права занимать царский престол.

Сложнейший вопрос не давал покоя многим. Эта политическая головоломка отвлекла всех от причин гибели царевича Дмитрия. В народе (от смердов до князей!) зрела «моральная опала» Бориса Годунова. Его и только его народ хотел обвинять во всех бедах, не желал понимать, что беременная Ирина перекрывает путь к престолу царевичу Дмитрию, потому что царь Федор, каким бы он слабоумно-блаженным не родился, наверняка завещал бы престол сыну своей возлюбленной жены Ирины, а не брату Дмитрию, родившемуся, ко всему прочему, в браке незаконном, то есть в седьмом или восьмом!

Борису Годунову Дмитрий, незаконнорожденный (почему историки забывают эту важную деталь?!), был не соперник, особенно при беременной Ирине, законной жене царя! А значит, ему незачем было организовывать его убийство. С другой стороны, рождение законного наследника или наследницы (не так же просто он заманил в свои сети вдову и дочь короля Магнуса, Марию и Евдокию!) ставило перед ним непреодолимую преграду на пути к московскому трону, оставляя ему всего лишь навсего роль русского Ликурга.

Между прочим, если встать на позицию яростных доброжелателей Бориса Годунова, то можно сделать радостный для них вывод: брат царицы Ирины, дядя царевны Феодосии мог бы неплохо справиться с ролью русского Ликурга, мог бы!

При благоприятном стечении обстоятельств. А вот они-то, начиная с гибели Дмитрия, упрямо ухудшались: для Бориса Годунова и для Русского государства наступило время суровое.

В конце июня 1591 года до Кремля дошла весть о том, что на Москву идет с крупным войском крымский хан Казы-Гирей. Годунов организовал оборону столицы, явился в русский лагерь, передал бразды правления князю Мстиславскому, прекрасному полководцу. Федор с Ириной в это время молились.

Русские одержали трудную победу, царь наградил Годунова и Мстиславского огромными золотыми медалями. Казалось, радоваться да пировать по такому случаю. Ан нет!

Вдруг мрачнее тучи стал Борис. Пошел по Русской земле упрямый слух о том, что Годунов, загубив наследника престола, призвал Казы-Гирея, чтобы с его помощью захватить трон. Это было невероятно! В это поверить мог только безумец! В это верили те, кто распространял слухи: молчаливая, русская толпа. Годунов приказал отрезать сотням жителям Углича языки, чтобы толпа еще молчаливее стала. Она возроптала на языке толпы, на языке слухов.

Годунов послал верных людей в города, откуда растекались фантастические слухи, и начались слежка, доносы, в том числе и ложные, резня. Многие города, особенно Алексин, пострадали так же, как и Углич. Годунов победил толпу. Но она не смирилась с поражением. Не способная мстить за свои вырезанные языки разговорами, прощать подобные над собой изуверства она не хотела. Годунов этого не замечал.

В 1592 году умерла «ликургова возможность» Бориса Годунова, царевна Феодосия: пошли слухи, что ее уморил Борис.

О том, что брат Ирины действительно мог стать русским Ликургом, говорит духовная грамота, в которой Федор Иванович завещал царство своей супруге. Не все ученые верят в то, что грамота действительно была написана, но и они не отрицают, что передача власти Ирине была совершена блаженным мужем законно, хотя бы на словах в присутствии высших чиновных и