— И когда ты приступаешь к работе? — поинтересовался Ральф.

— Двенадцатого, ответила Элен. — Буду работать после обеда ипо вечерам. Жалованье, конечно, не королевское, однако его вполне хватит, чтобыпродержаться зиму, несмотря на то, как пойдут… Остальные мои… Разве это нездорово, Ральф?

— Конечно, — согласился он. — Великолепно.

Натали, выпив полбутылочки смеси, теперь проявляла признакипотери интереса. Соска наполовину высунулась у нее изо рта, и струйка молокасбежала по подбородку. Ральф потянулся, чтобы вытереть ей личико, и его рукаоставила в воздухе деликатные серо-голубые линии.

Натали ухватилась за них и звонко рассмеялась, когда линиирастворились у нее в кулачке. У Ральфа перехватило дыхание.

«Она видит. Ребенок видит то же, что и я». "Ерунда,Ральф.

Полнейший бред, и тебе это известна". Однако он знал,что дело обстоит иначе. Только что он собственными глазами видел, как малюткаНэт пыталась схватить аурные полосы, оставленные его пальцами.

— Ральф? — окликнула Элен. — Что-то случилось?

— Ничего. — Взглянув вверх, он увидел, что Элен окружаетблестящее облако цвета слоновой кости, струящееся волнами, словно дорогой шелк.

Поднимающаяся вверх «веревочка» шириной с ленту на свадебномподарке имела тот же оттенок. Аура Гретхен Тиллбери была темно-оранжевогоцвета, по краям переходящего в желтый.

— Ты собираешься вернуться в свой дом?

Элен и Гретхен переглянулись, но Ральф вряд ли заметил ихзамешательство. Ему не нужно было наблюдать за лицами и жестами обеих женщин,чтобы понимать их чувства, и сознание этого стало откровением; все, что емубыло нужно, — это смотреть на их ауры. Лимонные оттенки по краям ауры Гретхенпотемнели, превращая ее в однородно-оранжевую. Аура же Элен, сжавшись, сталанастолько яркой, что глазам было больно смотреть. Элен боялась возвращаться.Гретхен же знала об этом и сердилась на нее.

«Я на свою собственную беспомощность, — подумал Ральф. — Этоеще больше выводит ее из себя».

— Я собираюсь еще немного пожить в Хай-Ридж, — как-тонеохотно ответила Элен. — Может быть, до зимы. Думаю, скоро мы с Наталипереберемся в город, но дом будет выставлен на продажу. Если кто-то егодействительно купит — а при настоящем положении дел на рынке недвижимости этовесьма проблематично, — деньги будут переведены на общий счет. Его поделятпоровну между мной и Эдом на основании закона о разводе.

Ее нижняя губа задрожала. Аура стала еще плотнее; теперь онаприлегала к телу Элен, словно вторая кожа, по ней пробегали красные вспышки.

Ральф, потянувшись через стол, сжал руку молодой женщины.Элен благодарно улыбнулась в ответ.

— Ты сообщила мне две важные вещи, — сказал он. — Во-первых,ты возбудила бракоразводный процесс. И во-вторых, ты по-прежнему боишься его. —Последние два года своего замужества она постоянно подвергалась унижениям иизбиениям, — вмешалась Гретхен. — Неудивительно, что она все еще боится своегомужа. — Женщина говорила тихо, спокойно, рассудительно, но наблюдать ее аурубыло все равно что смотреть сквозь прозрачное оконце в раскаленную печь.

А вот Натали теперь окружало собственное сверкающее облакофаты.

Оно было меньше, чем у матери, однако почти идентичное… Какголубые глазки и золотисто-каштановые волосы. «Веревочка» Натали поднималась оттемени чисто-белой ленточкой до самого потолка, где и сворачивалась эфирнымкольцом вокруг люстры. При каждом дуновении ветерка сквозь открытое окно этотклубочек начинал трепетать. Посмотрев вверх, Ральф заметил, что «веревочки»Элен и Гретхен тоже волнуются.

«Имей я возможность увидеть себя со стороны, уверен, моя„веревочка“ проделывает то же самое, — подумал он. — Все это реально; что бытам ни считала дважды-два-четыре часть моего разума, ауры существуют на самомделе, и я вижу их».

Он ожидал каких-либо возражений, однако на этот раз никто нестал с ним спорить.

— У меня такое чувство, будто большую часть времени япровожу в стиральной машине, только в ней вместо белья мои эмоции, — произнеслаЭлен.

— Моя мама сердится на меня… Называет трусихой… Иногда ядействительно чувствую себя трусихой, бросающей начатое дело на полпути… И мнестановится так стыдно…

— Тебе нечего стыдиться, — успокоил ее Ральф. Он сновавзглянул вверх на колышущуюся «веревочку» Натали. Прекрасное зрелище, но он неиспытывал потребности потрогать ее; неясный глубинный инстинкт подсказывал, чтоподобное действие может оказаться опасным для них обоих.

— Я понимаю, — согласилась Элен, — но все девочки проходятотличную школу внушения. «Вот твоя Барби, а это твой Кен, а вот твоя кухня.Учись хорошенько, потому что, когда все это произойдет на самом деле, именнотебе придется заботиться обо всем, и если хоть что-то нарушится, виноватойокажешься только ты». И я была вполне согласна с такой теорией. Только вотникто не внушил мне, что в некоторых семьях Кен может сойти с ума. Звучит каксамооправдание?

— Ни в коем случае. Именно так и произошло, насколько я могусудить. Элен рассмеялась — отрывисто, горько, виновато.

— Только не пытайся убедить в этом мою мать. Онаотказывается верить, что Эд способен на что-то большее, чем время от временипосемейному хлопнуть жену по мягкому месту… Дабы направить меня на вернуюстезю, если я случайно собьюсь с курса. Она считает, что все остальное я простовыдумываю. Она не говорит об этом прямо, однако мысль эта слышится в ее голосевсякий раз, когда мы разговариваем по телефону.

— Я не считаю, что ты все выдумываешь, — произнес Ральф. — Яже тебе поверил, помнишь? И я находился рядом, когда ты умоляла не звонить вполицию.

Ральф почувствовал, как кто-то сжал его колено под столом, иудивленно поднял голову. Гретхен Тиллбери чуть заметно кивнула ему и сновасжала колено — на этот раз более выразительно.

— Да, — согласилась Элен. — Ты там был. — Она слегкаулыбнулась, что было уже хорошо, но то, что произошло с ее аурой, было ещелучше красные вспышки побледнели, а сама аура снова расширилась.

«Нет, — подумал Ральф. — Не расширилась. Расслабилась».

Элен, встав, обошла вокруг стола.

— Натали вся уже извертелась, — сказала она. — Давай я еевозьму.

Ральф посмотрел вниз и увидел, что девчушка зачарованносмотрит в противоположный угол комнаты. Ее взгляд был прикован к маленькойвазе, стоящей на подоконнике. Часа два назад Ральф поставил в нее осенниецветы, и теперь легкий зеленый туман исходил от стеблей, окутывая соцветияслабым, мглистым свечением.