— Дурная наследственность, — объяснил я. — Носдержанность не исключает привязанности.

Джулия занесла было нож, но удержала руку.

— Ты хочешь сказать, что по-прежнему меня любишь?

— Я и не переставал тебя любить. Просто ты менянапугала. Ты хотела больше, чем я мог в то время дать.

— Ты лжешь, — отчеканила она, — потому чтотвоя жизнь в моих руках.

— Могу придумать и худшие причины для вранья. Увы,однако я говорю правду.

Справа послышался другой знакомый голос:

— Мне рано об этом говорить, но я ей завидую.

Я повернул голову и увидел, что и другая женщина теперьсмотрит на меня. Это была Корал; ее правый глаз скрывала черная повязка, в рукеона тоже держала нож. Тут я увидел, что у нее в левой руке, и быстро перевелвзгляд на Джулию. Да, у обеих в руках были не только ножи, но и вилки.

— Et tu,[16] — произнес я.

— Я же говорила, что не понимаю по-английски, —отвечала Корал.

— Эту съем я, — отозвалась Джулия, поднимаявилку. — Кто сказал, что у меня нет чувства юмора?

Они начали плеваться друг в друга, но некоторые плевки непреодолевали всей дистанции.

Люк, наверное, сумел бы вывернуться, немедленно предложивобеим руку и сердце. Я, однако, не чувствовал в себе таких способностей, потомуи пытаться не стал.

— Вы — манифестация моего страха женитьбы, —сказал я. — Навязчивый бред. Сон наяву…

Джулия опустилась на одно колено и вонзила нож в мою левуюляжку.

Я заорал, но осекся, когда Корал воткнула вилку мне в правоеплечо.

— Это смешно! — вопил я. Ножи и вилки мелькали, якорчился от боли.

Женщина в правой дальней вершине развернулась медленно,величаво. Она была до глаз закутана в бурый плащ с желтой опушкой.

— Прекратите, бабьё! — приказала она и распахнулаплащ, став похожей на бабочку-траурницу. Конечно, это была Дара, моя мать.

Джулия и Корал уже поднесли вилки ко рту и жевали. У Джулиина губе алела капелька крови.

Плащ развевался, словно живой, словно он растет у матери изпальцев. Его полы совершенно спрятали от меня Корал и Джулию, накрыли их,отбросили назад, и вскоре обе женщины превратились в столбики, которые всеуменьшались и уменьшались, так что, когда плащ свободно повис, их в углахзвезды уже не было.

Тут слева послышались аплодисменты и хриплый смех.

— Отлично сработано, — донесся до боли знакомый голос, —но ты всегда любила его больше всех.

— Просто больше, — поправила она.

— И у бедняги Деспила вообще нет шансов? — спросилЮрт.

— Ты несправедлив, — отвечала она.

— Ты всегда любила чокнутого амберского принца большенашего достойного отца. Потому и Мерлина баловала больше нас, разве нет?

— Ты сам знаешь, что не прав, Юрт.

Он снова рассмеялся:

— Мы все вызвали его, потому что хотели видеть, каждыйпо своей причине. Но в конечном счете все наши желания сводятся к одному, ведьправда?

Я услышал вой и повернул голову в ту самую минуту, когдалицо его по-волчьи удлинилось, блеснули клыки, и Юрт, рухнув на четвереньки,впился в мое плечо, торопясь урвать кусок окровавленной плоти.

— Прекрати! — закричала Дара. — Звереныш!

Он поднял морду и захохотал безумным смехом койота.

Черный сапог пнул его в плечо, отбросил к еще стоящей стене,которая сразу рухнула. Юрт успел коротко взвизгнуть, и тут же его накрылогрудой камней.

— Ну, ну, ну, — услышал я голос Дары и, переведявзгляд, увидел в ее руках вилку и нож. — Что такой скот делает в такоммилом месте?

— Вероятно, сдерживает последних хищников, —отвечал голос, поведавший мне когда-то очень долгую историю с множеством версийавтомобильной катастрофы и генеалогических сплетен.

Дара метнулась ко мне, но он наклонился, схватил меня подмышки и рванул на себя. Длинный черный плащ взметнулся, словно у матадора,накрыв Дару, вогнав ее в землю, как она сама вогнала Корал и Джулию. Сильныеруки поставили меня стоймя и встряхнули плащ. Покуда они застегивали воротсеребряной розой, я выискивал клыки или хотя бы вилку с ножом.

— Четверо из пяти, — сказал я, отряхиваясь. —Сколь бы правдоподобно это ни выглядело, думаю, толковать все же следуетсимволически. Как вышло, что в тебе не проснулись людоедские наклонности?

— Ну, — произнес он, натягивая серебрянуюперчатку, — я ведь никогда не был тебе настоящим отцом. Трудно это, когдани сном ни духом не ведаешь о ребенке. Потому мне и хотеть от тебя нечего.

— Похоже, это у тебя Грейсвандир.

Он кивнул:

— Похоже, тебе он тоже пригодился.

— Полагаю, надо сказать тебе спасибо. И еще полагаю,что обращусь не… не по адресу, если спрошу, ты ли перенес меня из пещеры в краймежду Тенями.

— Я самый.

— Ты не мог ответить иначе.

— Если б не переносил, не сказал бы. Эй, берегись!Стена!

На нас падала большая секция каменной кладки. Мощный толчокотбросил меня в середину пентаграммы. Сзади с грохотом катились камни. Яприподнялся, оттолкнулся руками, уворачиваясь от них.

Что-то ударило меня в висок.

Очнулся я в Зеркальном Коридоре. Я лежал ничком, лицом направом локте, сжимая в руке прямоугольный камешек. Пахло душистым воском. Яначал вставать и сразу почувствовал боль в обоих плечах и в правой ляжке.Беглый осмотр выявил порезы во всех этих местах. Ничто другое не подтверждалореальность моих недавних приключений, но и эти доказательства были весьмаощутимы.

Я встал и заковылял к своей комнате.

— Куда ты подевался? — крикнул сверху Рэндом.

— А? Что?

— Ты вышел в коридор, но там ничего нет.

— Как долго меня не было видно?

— С полминуты.

Я помахал камнем.

— Вот, поднял в коридоре. Не могу понять, что это.