— А чего хочет милиция? — как-то сразу испугаласьЛайма.

— Голову Бондопаддхая. Вот что она хочет, —сдавленно ответил Медведь. — Ника Елецкова похищена. В связи с этимпророка желают допросить с пристрастием. На допрос ему являться ни в коемслучае нельзя — он прилетел в страну по одним фальшивым документам, а по другим— тоже фальшивым — зарегистрировался в гостинице. Теперь понимаешь? Так что мыпока крутимся по городу и ждем твоих распоряжений.

Лайма открыла рот и уставилась в окно невидящим взглядом.Они ждут ее распоряжений! Господи, помилуй и спаси! Однако постаралась взятьсебя в руки и сказала:

— Встречаемся через час возле памятника Маяковскому.Там и поговорим. Успеете?

— Отчего ж не успеть? — буркнул Медведь иотключился.

Лайма натянула джинсы, кое-как напялила кофту и стала теретьволосы полотенцем. Поняла, что на это потребуется слишком много времени, швырнулаего на диван и бросилась звонить Болотову. По домашнему телефону он не ответил,зато ответил по сотовому.

— Как я рад тебя слышать! — воскликнул он и задалтот же самый вопрос, что Медведь минуту назад:

— Ты где находишься?

— Далеко, — соврала Лайма. — Послушай,Алексей, тут такое дело. В наш Центр культуры приехали иностранцы…

— Так вы же закрылись.

— В том-то и дели! Мы закрылись, а они приехали.Финансирования никакого, а людей надо же куда-то поселить.

— Ты хочешь, чтобы я обеспечил их материально? —не скрывая скепсиса, спросил Болотов.

— Нет, Алексей, я хочу попроситься переночевать натвоей даче.

— С иностранцами?

Лайма даже рассердилась. Долго он будет переспрашивать?Времени совсем нет.

— Ну да.

— Но, Лайма… — Она слышала, как он тяжело задышал,раздумывая.

Неужели Болотов такой жлоб, что откажет ей? Она знала, чтоон страшный собственник, но мирилась с этим, старалась особенно к нему нецепляться. Он не любил возить пассажиров в своей машине, не любил, когда бралиего вещи, когда просили почитать его книги или посмотреть его фильмы. Не точтобы он жадничал. Это был, скорее, не нравственный, а гигиенический аспект.Отчего-то именно сейчас Лайма вспомнила о том, как Болотов целуется — почти неразжимая губ. И кончик его языка при этом похож на холодную улитку, которая припервом же резком движении убирается обратно в раковину.

— Я в принципе не против, — наконец выдавил изсебя он. — Но ты туда просто не попадешь. Дело в том, что я сейчас оченьдалеко от дома и вернусь только утром. А дача заперта на ключ. Дверь тамого-го. И забор высоченный. Не полезут же твои иностранцы через забор.

Лайма неожиданно сообразила, что у нее нет ключей отквартиры собственного жениха. У него от ее квартиры — есть, а у нее нет. Неслишком-то справедливо. Она никогда не бывала у Болотова дома без него. Он жемог явиться к ней в любое время. И частенько так и делал — являлся и торчал,сколько вздумается, ждал ее. Иногда жарил яичницу или отбивные. Мог прибитьсломавшуюся полочку или приклеить отошедший уголок обоев. И никогда неспрашивал на это разрешения. Возможно, он инспектировал ее вещи и рылся в еебумагах.

— Да, — уныло согласилась Лайма, — моииностранцы через забор не полезут.

— Ты что, обиделась? — всполошился Болотов. —В принципе… Если я прямо сейчас дуну в город, то приеду часам к двум ночи.Возьмем ключи, в три с чем-то сможешь положить свою компанию в постель.

Лайма представила, как они уговаривают Бондопаддхая прилечьна заднем сиденье, а потом трясут его до трех ночи по дорогам, и немедленноотказалась:

— Ну нет. Это слишком сложно, я поищу какой-нибудьдругой выход. Однако спасибо за предложение.

— Так мы пьем завтра вместе кофе? — спохватилсяон.

— Пьем, я же обещала.

Лайма бросила трубку и набрала бабушкин с теткой номер. Вконце концов, к кому же еще обращаться в трудную минуту?

— Бабушка, это я, — сказала она, когда услышалазнакомый голос с надменными интонациями. — Лайма.

— Я догадалась, — ответила та. — У менядругих внучек нет. Попробовал бы кто-нибудь посторонний назвать меня бабушкой.Ну? И что у тебя за проблемы?

— Мне нужно где-то разместить на ночь пятерыхлюдей, — сказала Лайма. Вдаваться в подробности или придумывать подходящуюлегенду было некогда.

— Фу-х, — фыркнула Роза. — Ты что, работаешьна Красный Крест?

— Бабушка, — перебила Лайма, выдаваяотчаяние. — Я обратилась к тебе потому, что нахожусь в тупиковой ситуации.Придумай что-нибудь поскорее.

— Ну… Может быль, тебе подойдет избушка возлеТарасовки?

— Избушка? — осторожно переспросила Лайма. —Это что, совсем дикое место? Воду нужно кипятить на костре?

— Есть электричество. Там один государственный институтсобирался строить поселок, подвели свет, воду, а потом землю у институтаотобрали. Пока суд да дело, строительство остановили. Осталось несколькохалупок. Мой хороший друг владеет одной из них. Можешь воспользоваться.

— А ключ? — немедленно спросила Лайма, давая,таким образом, свое поспешное согласие. — И подробный план проезда?

— Приезжай, получишь и то, и другое.

— Хорошо, — обреченно сказала Лайма.

Почувствовав эту обреченность, бабушка несколько секундмолчала, потом неохотно бросила:

— Ладно, черт с тобой, сама привезу. Куда надо ехать?

— Но тебе нельзя водить машину! — ахнула Лайма.

— Ты думаешь, я дура? Поймаю таксомотор.

— Через полчаса я буду возле памятникаМаяковскому, — выпалила внучка. — Спасибо, бабушка.

Она проверила, не забыла ли чего, кое-как собрала сырыеволосы в пучок, мазнула по губам помадой и выскочила на улицу. Ее машина стоялаво дворе, нежно прижавшись к бордюрчику. «А, была не была! — подумалаЛайма. — Все равно у меня с собой два паспорта, буду пользоваться тоодним, то другим по мере надобности».

* * *

Корнеев загнал микроавтобус на платную стоянку, оставилМедведя сторожить индусов, а сам отправился разыскивать Лайму.

— Разомну ноги, — объяснил он, глядя в сторону.

Медведь промолчал. Ему хотелось самому встретить Лайму.Увидеть, как она идет через площадь. Подстраховать, если что. Пусть онакомандир, но он несет за нее личную ответственность. Странное, очень мужское иочень неуместное чувство.

Корнеев выбрался на асфальт; потянулся, сведя лопатки ивскинув подбородок, потом снова подобрался и, хищный и изящный, мягкой поступьюдвинулся прочь. Медведь проводил его ревнивым взглядом. Тогда, в театре«Галлюцинация», Лайма заметила, что Жека красивый. По его мнению, ничегоособенного, бывают и получше. Втайне Медведь признавал неземную красоту толькоодного мужчины — американского артиста и мастера айкидо Стивена Сигала. У негои фигура, и мышцы, и все.