В статье «Патология цивилизации и свобода культуры» (1974)Конрад Лоренц писал: "Функция всех структур – сохранять форму и служитьопорой – требует, по определению, в известной мере пожертвовать свободой. Можнопривести такой пример: червяк может согнуть свое тело в любом месте, гдепожелает, в то время как мы, люди, можем совершать движения только в суставах.Но мы можем выпрямиться, встав на ноги – а червяк не может".

Отказ от обсуждения тех ограничений и «несвобод», которыепридут на смену советским ограничениям и несвободам, выдает недобросовестныйхарактер антисоветских рассуждений. Ведь даже в связи с совершенно конкретнымиутверждениями наших демократов были сделаны предупреждения виднейшими западнымифилософами и политиками. Например, одним из главных пунктов в антисоветскомпроекте было признание безработицы – но Улоф Пальме в книге «Шведская модель»специально обсуждал роль безработицы как самого мощного средства сокращениясвободы человека.

Еще более общим требованием «антисоветской партии» былодостижение экономической свободы, «свободы рынка». На этот счет высказалсяК.Поппер, философ открытого общества, либерал, которого так превозносили нашидемократы. В своей главной книге «Открытое общество и его враги» он писал:«Неограниченная экономическая свобода может быть столь же саморазрушающей,сколь и неограниченная физическая свобода… Дело в том, что тот, кто обладаетизлишком пищи, может заставить тех, кто голодает, „свободно“ принять рабство,не используя при этом никакого насилия».

Лидер германских социал-демократов О.Лафонтен сказал проще:«Там, где свобода рынка становится самоцелью, там ограничивается свободачеловека» («Общество будущего. Политика реформ в изменившемся мире». М., 1990,с. 155).

Второй источник непонимания, которое эксплуатировалиантисоветские идеологи, был создан тем, что категория свободы была представленакак общечеловеческая, не зависящая от времени и пространства, от культуры и историческихусловий. На самом же деле трудно назвать другое понятие, столь изменчивое изыбкое, как свобода. Можно сказать, что без четкого изложения ее профиля, бездотошного перечисления ее признаков вообще нельзя даже грубо представить себе,что подразумевает под этим словом та или иная социальная группа.

Вот пример, сколь различны были представления о свободе водной и той же культуре почти в одно и то же время. Парижане, штурмуя Бастилию,были уверены, что идут на этот штурм во имя свободы. А немного времени спустяДе Токвиль, изучая эту революцию, пишет, что в 1789-1794 гг. люди, «забыв освободе, пожелали сделаться равными рабами»).

Для православного человека идея ловить в Африке людей ипродавать их в рабство показалась бы абсолютно несовместимой с понятиемсвободы, а философы либерализма думали иначе. Один из отцов либеральнойфилософии Джон Стюарт Милль писал: «Деспотизм может быть оправдан, когда делоидет о народах варварских и когда при этом его действия имеют целью прогресс ина самом деле приводят к прогрессу. Свобода не применима как принцип при такомпорядке вещей, когда люди еще не способны к саморазвитию путем свободы; в такомслучае лучшее, что они могут сделать для достижения прогресса, – это безусловноповиноваться какому-нибудь Акбару или Карлу Великому, если только так будутсчастливы, что в их среде найдутся подобные личности». Африканцы не были таксчастливы, и пришлось ношу Карла Великого взвалить на себя белому работорговцу.

Думаю, каждый согласится, что во время перестройки подавляющеебольшинство советских людей было уверено, что переход от нашего «тоталитаризма»к свободному обществу будет означать торжество социальной справедливости. Мы жеФон Хайека не читали, мы верили его поклонникам типа А.Н.Яковлева. А Фридрихфон Хайек писал в 1975 г.: «Попытка осуществить социальную справедливостьнесовместима с обществом свободных людей».

В общем, можно считать, что все рассуждения антисоветскихидеологов о свободе были построены на большом методологическом подлоге – самукатегорию свободы они представили широкой публике ложно. Но каково же все-такисодержание этой категории – не у тех, кто стал объектом манипуляции, а усознательных сторонников антисоветского переворота? Причем сознательных неисходя из своих временных шкурных интересов, не из надежды поймать рыбку вмутной воде переворота, а тех, кто отрицал саму сущность советской структурысвобод и несвобод. Можно ли реконструировать их туманно высказываемые идеалы?

Политики уходят от сути конфликта, обсуждая пpоблемы второгоуровня, а то и вообще административные («свобода подписки на газеты ижурналы!»). Для выяснения сути конфликта надо брать вещи фундаментальные ичистые. Свобода слова! Свобода самая чистая и вpоде бы самая бесспоpная.

Тут проблема в том, что эта свобода никем под сомнение неставится, даже Ниной Андpеевой. А между тем на ней-то и можно все пpовеpить.Потому-то pазpушение наших культуpных устоев pади «возвpащения в цивилизацию»как pаз и началось с тpебования «полной гласности», что в пpеделе это и естьабсолютный деспотизм господствующего меньшинства. Полная гласность(«пpозpачность»), напpимеp, возможность читать мысли дpуг дpуга, сделала бысовместную жизнь людей невозможной. Она бы сразу привела к полной атомизации, разъединениюлюдей, что и является идеалом либерализма. Человеческие связи pазpываются поpойпpосто потому, что «добpохоты» сообщают тебе то, что ты и так знаешь, но пpосебя. Это – твое сокровенное, о чем не должны говорить посторонние.

Во вpемя выбоpов 1993 г. ведущие телевидения любили«сpезать» кандидатов хитpым вопpосом: «Как вы думаете, допустима ли цензуpа?».Мол, скажет «да, допустима» – попался, сталинист. А ведь вопpос достоин идиота.Стоит чуть-чуть подумать, и видно: без цензуpы вообще не существует общества ичеловека. Человек возник из обезьяны именно благодаpя моpальным запpетам насвободное пpоявление инстинктов. Откуда взялось само понятие «нецензуpноевыpажение»? Из того факта, что есть цензуpа – запpет на использование вноpмальной ситуации опpеделенных слов.

Не место здесь поднимать эту большую тему, но ведь цензура –охранитель слова. Более того, даже художественное слово без цензуры вянет(говорят: «Отмена цензуры подпиливает зубы слову»). М.М.Пришвин, вспоминая«трескучее время» по сравнению с советской цензурой, записал 12 января 1919 г.:«Кто знает, быть может, цензурное насилие над словом играет роль снега,засыпавшего теперь наши поля: он губит стебли и цветы, но сохраняет молчаливыеподземные корни».

Постыдное убожество антисоветской мысли уже в том, чтосвободу слова представили не как проблему бытия, а как критерий для дешевойполитической оценки: есть свобода слова – хорошее общество, нет свободы слова –плохое. Если в наше плохое общество внедрить свободу слова, оно станет получше.

На деле речь идет о двух разных типах общества.«Освобождение» слова (так же, как и «освобождение», превращение в товар, денег,земли и труда) означало прежде всего устранение из него святости, искры Божьей.Оно означало также отделение слова от мира (от вещи). Слово, имя переставалотайно выражать заключенную в вещи первопричину. Это была культурная мутация,скачок от общества традиционного к гражданскому, западному. Но к оценке покритерию «плохой-хороший» это никакого отношения не имеет, для этого важнасовокупность всех данных исторически черт общества. И гражданское обществоможет быть мерзким и духовно больным и выхолощенным, и традиционное, дажетоталитарное, общество может быть одухотворенным и возвышающим человека.