– Самое место для маньяка, – не согласилась со мной Наташка.

Что ж, она, пожалуй, права. Стоит навестить это место. «Ожившие» призраки, если верить сказкам, любят навещать места, где обитали при жизни. А раз уж мы допускаем, что дух маньяка каким-то образом вернулся с того света, то играть следует по его правилам. Пока. А дальше будет видно.

Старенький «Москвич» честно дождался нашего возвращения. Уже стемнело, и мы насилу отыскали машину, стоявшую с погашенными из экономии фарами на самом краю поселка. Поехали мы прямо на вокзал и едва успели до отхода поезда.

В купе было натоплено. Надо сказать, мы обе основательно продрогли, и тепло оказалось весьма кстати. Находчивая Наташка еще в больнице наполнила кипятком свой маленький термос, и сейчас мы могли насладиться горячим чаем, от которого по озябшим конечностям заструилось блаженное тепло, а в желудке стало даже жарко. Меня быстро разморило от усталости. Наташка отчаянно зевала на соседней полке.

Вагон нам попался древний-предревний. Все, что могло, в нем дребезжало, шаталось и скрипело на разные лады. Замок на двери не действовал, а в расхлябанные окна сифонило так, что застиранные казенные занавески раздувало парусом. Мне так хотелось спать, что даже многочисленные неудобства не смогли меня остановить. Застелив постель влажным бельем неопределенного цвета, я брезгливо кинула комковатую подушку себе в ноги, решив ложиться головой к входной двери, чтобы не заработать менингит, пока сплю.

– Это был самый ужасный день в моей жизни, – призналась Наташка после того, как кое-как закрепила дверь с помощью ремешка от своей сумки. Укладываясь поудобнее, она жалобно вздохнула: – Разбудите меня и скажите, что это всего лишь страшный сон.

– Нет, к сожалению, не сон, – ответила я сочувственно, – но все будет хорошо, через несколько часов мы будем дома.

Я видела, что она немного успокоилась не столько от моих слов, сколько под действием снотворного, которого слопала раза в два больше нормы. Глаза ее стали слипаться, дыхание выровнялось. Я смотрела со своей полки на спящую подругу, и меня терзали сомнения: права ли я? Правда ли, что скоро все кончится?

* * *

Резкий скрежет тормозов среди ночи прервал мой неожиданно крепкий сон. Сердце заколотилось от внезапного пробуждения, я широко распахнула глаза, не соображая спросонок, где нахожусь. Было абсолютно темно. А где же назойливый свет фонарей? И почему так чертовски холодно?

Я прислушалась, надеясь уловить ровное дыхание спящей подруги, но ничего не услышала. Поезд, раскачиваясь, как огромная люлька, медленно полз по рельсам.

В нос ударила волна отвратительного запаха, словно кто-то подкинул в купе дохлую кошку или протухшую селедку, и меня передернуло от отвращения. Что-то было не так, хотя я по-прежнему не могла ничего разглядеть в кромешной темноте. Я замерла под одеялом, не смея пошевелиться и не решаясь закричать, хотя очень хотелось позвать на помощь.

И вдруг я почувствовала осторожное, вкрадчивое прикосновение – кто-то шарил руками у меня в ногах поверх одеяла. Прежде чем я успела закричать, дикая боль внезапно обожгла мою ногу, в икру словно воткнули раскаленную спицу. В этот момент поезд выкатил из тоннеля, и свет фонарей, пунктиром бьющий в незашторенное, полуоткрытое окно – вот откуда этот леденящий холод! – высветил нагнувшуюся над моей полкой фигуру в широком плаще с капюшоном. Фигура показалась мне огромной, и оттого еще более зловещей. Медленно, словно нарочно играя на моих нервах, человек повернул голову. Напрасно я пыталась разглядеть хоть что-то: вместо лица на меня смотрела сплошная чернота. Мне показалось, что я заглянула в адский колодец, откуда на меня дохнуло холодом и… смертью. Яркой молнией сверкнуло зажатое в руке незнакомца острое лезвие скальпеля.

И вдруг все снова померкло. Если бы не горящая огнем собственная нога, я решила бы, что уже умерла и нахожусь в самом центре небытия. Но, насколько я знаю, мертвые не испытывают боли, они вообще ничего не чувствуют, а значит, я все же жива, несмотря на окружающую меня кромешную тьму. Но пока некто в широком плаще находился рядом, я оставалась в опасности. Прикончить меня он мог в любую минуту. Я не желала такого исхода дела. Умирать совершенно не хотелось.

У меня хорошие легкие. И очень громкий голос. Отец рассказывал, что когда я в детстве пускалась в рев, то к нам, на первый этаж, прибегали соседи с пятого. Они думали, что меня режут. При большом желании я легко могла бы переорать Витаса. Сейчас это природное дарование весьма мне пригодилось. От моего визга задрожали не только стены нашего купе, но и, я думаю, весь состав.

Не знаю, понравилось ли это моему противнику. Я по-прежнему ничего не видела и не слышала. Впрочем, я крепко зажмурилась и зажала руками уши, жалея собственные барабанные перепонки.

Когда я на секунду заткнулась, чтобы перевести дыхание, оказалось, что в дверь со стороны коридора отчаянно барабанят, мне даже показалось, что ногами. Я открыла глаза. Купе снова освещалось мелькающими огнями. В ногах моей постели никого не было. Гость исчез, как будто растворился. Зато в коридоре бушевал народ. Закрепленная с вечера дверь не позволяла им войти, но, судя по крикам и ругани, сделать это разбуженным пассажирам очень хотелось. Я понимала, что меня легко могут разорвать на части за истошные вопли, но почему-то не боялась, гораздо страшней был молчаливый поединок с человеком в плаще.

Я резко села и попыталась вскочить с постели, но нога напомнила о себе острой болью. Я стиснула зубы и попыталась добраться до двери. Пальцы плохо слушались, когда я распутывала самодельный замок. Оттого, что дверь сильно дергали, узел затянулся, а тонкий ремень практически перетерся о металлический поручень. Потеряв терпение, я навалилась на дверь всем своим весом. Кожа лопнула, и я повалилась на постель, потеряв равновесие.

Вспыхнул свет, в купе ворвались люди. Они что-то кричали и громко ругались. До тех пор, пока кто-то не увидел залитую кровью простыню. Крики мгновенно смолкли. Люди отхлынули. Кто-то задал резонный вопрос: «Что случилось?» Я не могла ничего объяснить. Стуча зубами, я молча таращила глаза и всхлипывала, обхватив себя за плечи руками.

Кто-то догадался задвинуть окно. Наконец-то снег перестал залетать в купе, хотя холод остался. Стук колес теперь слышался тише. Я понимала, что от меня ждут объяснений, и, судорожно втянув в себя воздух, попыталась выдавить из себя нечто членораздельное. Но слова буквально застряли у меня в горле. Ужасная мысль полоснула меня внезапно, как новый удар безжалостного скальпеля.

Наташка! Почему я не слышу ее голос? Где она? Почему не подает признаков жизни? Ее не разбудил мой дикий вопль, не подняла на ноги суета галдящих пассажиров. Неужели…

Я жалобно застонала и замахала руками, пытаясь растолкать столпившихся вокруг людей.

– Ты чего, девочка? – сморщил лицо какой-то мужчина, стоявший ближе всех. На нем болтались растянутые треники и майка. Волосы на голове были всклокочены. – Больно тебе, да? Потерпи, за врачом уже послали. Потерпи немного!