Вздрогнув, он огляделся. Опять та самая улица, тот самыйдом… Вот оно – окно на четвертом этаже, задернутое кремовыми шторами.

Он замер на месте, взгляд его был прикован к этому окну.Шторы чуть заметно заколыхались, и он увидел на них силуэт. Он стоял нешевелясь, не отрывая взгляда от окна. Силуэт чуть переместился… Что это? Рядомпоявился второй. Он не поверил сначала своим глазам, протер их, сновавсмотрелся… Нет, ошибиться невозможно: на шторах отчетливо виднелись два темныхсилуэта, и один из них, вне всякого сомнения, был мужским.

Что же это? Выходит, все было напрасно, все было зря – егопреданность, его самозабвение, огромная работа, которую он проделал, риск,которому он подвергался…

Силуэты на шторах исчезли, должно быть, люди отошли от окна,но это ничего не меняло: в его душе, в его сердце разгоралось хорошо знакомоепламя – сначала маленький тусклый огонек, сродни колеблющемуся пламени свечи,или даже, скорее, чадящей масляной коптилке. Но потом – он хорошо это знал,такое было с ним уже не один раз – это пламя постепенно разгорится, треща ирассыпая искры, как дымный факел, потом – как костер, потом – как огромныйвсепожирающий пожар, оно охватит его душу, как ночной лес, озаряя багровымиотсветами все ее темные углы и требуя пищи, все новой пищи…

Ему стало страшно, он сам боялся того, что происходило в егодуше, боялся этого темного всепожирающего огня, этого пожара. Особенно испугалоего то, что это произошло здесь, под этим окном. Прежде такого никогда неслучалось, он считал, что это просто невозможно. Где угодно, тол??ко не здесь…

Он вспомнил, что час назад, слушая скрипку, он тожепочувствовал что-то новое – музыка показалась ему фальшивой, неискренней – ведьраньше такого с ним тоже не случалось…

Что же это, что происходит? Неужели его мир рушится? Неужелиего религия, то, во что он так верил, то, чему беззаветно служил, может датьтрещину. Кто виноват в этом?

Боясь признаться себе самому, он уже знал ответ. Он знал,кто виноват.

После ухода своего гостя Соня машинально вымыла посуду. Апотом в комнате взялась было за скрипку, но задумалась, глядя на телефон.Хорошо бы оставить его выключенным до утра, но нельзя: мама всегда звонитвечером. И если Соня не ответит, она забеспокоится и поднимет тревогу, куда этодочка подевалась. Родители прекрасно знают, что Соня всегда ночует дома.

Кроме того, отец болен. И если не дай Бог у него ночью будетприступ, мама не сможет дозвониться и Соня не сможет помочь, чего никогда себепотом не простит.

Соня со вздохом передвинула шпенечек регулирования звонка, иаппарат тотчас залился требовательным негодующим звоном. Соня оглянулась набукет темно-красных роз в вазе молочно-белого стекла, стоящий на столике возлепюпитра, и решительно сняла трубку.

– Почему ты так долго не отвечала? – раздался в трубкевсе тот же пугающий ее захлебывающийся тихий голос.

– Прежде всего, когда звонят в незнакомый дом, то сначалаговорят «Добрый вечер», – строго сказала Соня.

– Это… – начал было он, но Соня не дала ему договорить:

– Это было во-первых. А во-вторых, вы звоните мне уженесколько месяцев. И, судя по некоторым вашим словам, знаете про мою жизньочень много, если не все. Так вот, простая вежливость требует, чтобы вырассказали мне, кто вы такой, как вас зовут и каким образом вы получилиинформацию обо мне. В частности: кто дал вам телефон этой квартиры? Откуда выего взяли?

– Ты права, я знаю о тебе все. Даже больше, чем ты сама осебе знаешь. Но некоторые вещи тебе и не нужно знать: я обо всем позабочусь.

Опять все та же больная горячечная скороговорка, он можетговорить так сколько угодно. Соня еще раз посмотрела на розы, ей показалось,что они ободряюще кивают ей. И она прервала своего собеседника на полуслове:

– Послушайте, я еще раз прошу вас представиться и сказать,кто дал вам мой телефон.

– Ты не понимаешь, – завел он надоевшее, – этосовершенно не важно…

– Тогда я вынуждена просить вас, чтобы вы больше незвонили! – отчеканила Соня, сама собой восхищаясь, – очевидно, розыпридавали ей силы. – Чтобы больше не было никаких звонков. – Она тутже добавила, смягчив голос и покривив душой: – Мне, конечно, очень приятно, чтовам нравится моя игра, но я не желаю разговаривать с незнакомцами.

«Подозрительными незнакомцами, – добавила она просебя, – которые меня пугают».

На том конце так долго молчали, что Соня решилась повеситьтрубку.

Вечером позвонила Надежда Николаевна. А я-то волновался,куда она подевалась!

– Андриан, у меня новости! – решительно заявилаона. – Тебе будет интересно.

– Вы так считаете? – вежливо поинтересовался я.

– Прекрати валять дурака, не в том ты положении! – прикрикнулаона. – Знаю, что у тебя сейчас и мать, и бабушка дома, так что давай-ка неполенись завтра встать пораньше и встречай меня перед работой в условленномместе.

– Будет сделано! – неохотно согласился я.

Наутро, торопясь и поглядывая на часы, Надежда рассказаламне про смерть девушки – второй скрипачки, что фигурирует в нашем деле, то естьв деле, в котором мы с ней оказались замешаны. Про девушку я и раньше знал – впервое время мы с Надеждой Николаевной держали связь по телефону. Потом онаповедала мне про цветок, накачанный ядом флюосцином до смертельнойконцентрации, про чуть не отдавшую концы ее приятельницу Зинаиду, проэкспертизу, которую провела ее бывшая одноклассница, про профессора на кафедретоксикологии и про то, что со дня на день, а точнее – завтра, она ждет отВиктории точных координат человека, который мог стянуть флюосцин для своихличных преступных целей.

Я слушал невнимательно и недоверчиво, и Надежда тут же этозаметила и обиделась.

– Какая-то путаница у вас получается, концы с концами несходятся, то есть может и сходятся, но где-то очень далеко! – подначил я.

– Возможно! – миролюбиво согласилась Надежда. – Новсе зависит от того, удастся ли Виктории найти имя и адрес человека, которыйукрал флюосцин. Тогда дело прояснится. Ты мне вот что скажи… – Она помяласьнемножко, потом смущенно продолжила: – Не подумай, что я вмешиваюсь в твоюличную жизнь, но та девушка, с которой ты познакомился… чем она занимается?

Нет, ну надо же! Уже весь город знает, что я с девушкойпознакомился! Да что же это такое! Бабуля поделилась радостью с ТатьянойВасильевной, а та, разумеется, растрепала все своей дочери Надежде. Ну досталистарухи – сил нет!

– При чем здесь девушка? Она не имеет к этому делу никакогоотношения, – буркнул я.

– Послушай, я же не из праздного любопытстваспрашиваю, – мягко напомнила Надежда.

– А мне кажется, что как раз из любопытства! – Язакусил удила, хоть понимал, что веду себя грубо.