Завертелась бешеная карусель. Судя по прошлому опыту,прорываться следовало по прямой, напролом, на скорости, но Панарин не знал,годится ли сейчас прежний опыт. Выходя из иммельмана, он увидел, как крутящимсяклубком огня несется к земле «двойка» Пети Стрижа, как три медузы берут в клещисамолет Сенечки Босого.

– Сеня, вверх, вверх! – закричал Панарин и, нарушаясобственный приказ, бросился на выручку, направил машину вниз, выстрелилзондами, в ближайшую медузу, надеясь хоть чем-нибудь помочь Сенечке. Перегрузканалила тело ртутью, окаемок шлема впился в щеки, в лоб, Панарин едва увернулсяот атакующей медузы, метнулся влево, вниз, вправо, вверх. Пылающий самолетСенечки вошел в штопор как раз под ним…

То, что бесполезно было бы описывать словами, кончилось.Медузы остались позади. «Как же так, – кричал про себя Панарин, глотаяслезы, – как же так? Ведь он садился здесь, я уверен, почему же тогда?Потому что – истребители?»

Он не видел никого из своих, но они тотчас напомнили о себе.Станчев и Барабаш уже шли на посажу, Леня летел где-то справа, чуть позади, уТаирова сорвало факел, и он тянул в девятый квадрат.

Панарин откинул фонарь, вылез на бетонку. К нему подошлиСтанчо Станчев и Барабаш. «Сарыч» Лени, затухающе свистя турбиной, остановилсяв нескольких шагах. У Лени и на этот раз хватило сил бодро выпрыгнуть в своейвсегдашней манере. Панарин шагнул к нему, схватил за ремни и притянул к себе.

– Ты что? – Леня хлопнул роскошными ресницами.

– Вот они, твои истребители, падло! – Панарин бросилруку к кобуре, но пальцы наткнулись на широкую ладонь Станчева, накрывшуюзастежку, и Панарин опомнился. – Вот они, твои истребители…

Леня был бледен:

– Но кто же знал?

А у Панарина пропали вдруг вся злость и ярость на, этоголихого экспериментатора, шагавшего по науке, как киношный ковбой по условномугороду-декорации. Не имел права на эту злость – потому что смолчал, не настоял.

– Ладно, – сказал Панарин, ни на кого не глядя. –Замяли.

– Нет, ты скажи! – крикнул Леня. – Что сделать?Что нужно сделать? Ты только скажи!

– Не знаю, – глядя в землю, сказал Панарин.

Они пошли к диспетчерской. На традиционной лавочке,дожидаясь их, сидел рядом с тремя откупоренными и непочатыми бутылками Брюс,терзал баян. Тут же пили Коля Крымов и Чебрец.

– Держите, ребята. – Брюс отложил баян и стал раздаватьбутылки.

Панарин почему-то припомнил, что до того, как удариться внауку, долговязый рыжий Брюс был спасателем на нефтяных промыслах в Северномморе.

К Панарину бросилась словно из-под земли возникшаяКлементина и стала торопливо его ощупывать, цел ли – что было, в общем-тоглупо, но у Панарина не хватило ни сил, ни желания ей препятствовать. Он сел,улыбнулся Клементине застывшими губами, взял у Лени бутылку. Вяло удивился,отчего нет здесь Наташи, Сенечкиной вдовы, и тут же вспомнил – она, скореевсего, узнала о случившемся в диспетчерской. Сразу же…

Чебрец вдруг отобрал у Брюса баян и запел во весь голос:

В дом входили в форточку,

выходили в форточку,

все на свете семечки, друзья.

И в края далекие залетели мальчики —

корешок мой Сенечка и я…

Он орал, бледный, с остекленевшими глазами. На него жуткобыло смотреть, и Панарин отвернулся.

Леня толкнул Панарина локтем: у калитки стоял хмурый Адамян.Панарин отодвинул Клементину, шагнул к Адамяну, вытянулся, щелкнул каблуками иоткозырял. Он никогда так не делал раньше – такого обычая не было ни в писаных,ни в неписаных законах.

– Честь имею доложить, – сказал он звенящимголосом. – Задание выполнено к вящей славе невыносимо развитой науки.Доставлено приблизительно шесть с половиной кубометров «взвеси». Потери – двасамолета, два пилота. Служу науке!

– Плюс звено истребителей – три самолета, три пилота, –тусклым голосом поправил его Адамян, повернулся через правое плечо, двигаясь,как скверно сделанная марионетка, и ушел в калитку.

Панарин мрачно вылил в стакан остатки и отодвинул пустуюбутылку. Зоечка торопливо принесла новую. Установка в третий раз играла по егозаказу «Танец маленьких лебедей».

Было еще светло, и в баре сидели человек десять, почти всепо одному. Под панаринским столиком спал Коля Крымов, начавший слишком рано.Обер-механик Шлепаков, только что вернувшийся с «материка», показывал друзьямновенький золотой пятнадцатирублевик с профилем Президента Всей Науки, а друзьяпохабно комментировали это историческое событие.

Поселок скучно притих в ожидании традиционного вечернегозагула. Отставку Тарантула он принял с восточным фатализмом. Вслух об этом неговорили, но большинству было просто-напросто наплевать.

Предместкома Тютюнин целыми днями шатался по Поселку вабсолютно непотребном состоянии, бил уличные фонари и стекла, орал песни,разломал об кого-то балалайку, затевал драки с безопасниками и доказывал всем,что он – побочный правнук Емельки Пугачева, а потому еще утворит такое, отчеговсе содрогнутся. И утворил-таки – в один прекрасный день на крыльце дирекциинашли лист бумаги, на котором его пьяным почерком было размашисто изображенофломастером: «Ну вас всех! Ушел в Вундерланд». Окаемов носился по улицам назавывающем броневике, собирая своих ореликов. Поселок и окрестности прочесывалис овчарками и инфракрасными детекторами. Подобрали два десятка аборигенов,нечаянно отыскали потерявшиеся два года назад ящики с оборудованием, спугнулинесколько парочек, но Тютюнина не нашли. Когда пошли на второй заход, одна изовчарок взяла след предместкома, довела до предгорий, границы Вундерланда, селаи завыла. Дальше никто идти не осмелился.

Бонер и Славичек продолжали свою загадочную жизнь вЗазеркалье. На постаменте памятника Изобретателю Колеса кто-то глубоковыцарапал: «Ну и на хрена изобретал, балда?» Ходили слухи, что Президент ВсейНауки пишет воспоминания «Мои встречи с Ньютоном».

Когда Панарин поднял глаза, напротив сидел профессорПастраго, в джинсах и черном свитере с засученными рукавами. Выше левогозапястья синела старая татуировка: «Примем участие в броуновском движении!»Справа на свитере поблескивал разноцветной эмалью и мелкими бриллиантикамикакой-то затейливый орден, параметрами схожий с пачкой сигарет.

– А это чей? – без особого интереса спросил Панарин.

– Барбадосский. Я там вылечил от клептомании министра путейсообщения.

– Там еще и пути сообщения есть?

– И разнообразные. Тим, вы по-прежнему ломаете голову:садился Тарантул в Вундерланде или нет? Но какое это имеет значение?Сидеть! – Он прижал ладонью плечо привставшего от удивленияПанарина. – Я вот о чем – с чего вы взяли, будто всякий, кто садился вВундерланде, автоматически станет ангелом с белыми крылышками и нежнымальтруистом? Только потому, что он там садился? Чушь какая… С точки зренияпсихологии. Подумайте… Здесь угощают? – Он осушил непочатую бутылку однимдлинным глотком.