Опустилась на пол простыня, и я обнаружила, что сижу уже не боком, а лицом к нему, что полотенце уже ничего не прикрывает и достаточно лишь совсем немного сдвинуться…

– Говоришь… не осмелишься оседлать… породистого… жеребца, – прошептал он, выцеловывая мне шею.

– Может быть… – выдохнула я, – этого… жеребца мне незачем бояться…

– Незачем, – он приподнял меня, придержав за талию, помог устроиться как надо. Заглушил поцелуем стон, вырвавшийся, когда я опустилась на него. Какое-то время мы так и сидели, прижавшись друг к другу, не торопясь разжимать объятья, разрывать поцелуй, словно и вправду на миг стали одним. Пока я, не удержавшись, не двинула бедрами. Он улыбнулся, откинулся на спину, наблюдая за мной из-под полуприкрытых век. Я качнулась несколько раз, приноравливаясь, поймала нужный угол. Его ладони накрыли грудь, прошлись по телу, снова заставив меня застонать. Я начала двигаться, медленно, дразня то ли его, то ли саму себя, не отрывая взгляда от его искаженного страстью лица. То ускоряя ритм, то снова замедляясь, останавливаясь у самого пика и опять начиная двигаться, пока не позволила наслаждению заполнить себя целиком, выплеснуться с криком. Его руки подхватили меня за талию, поддерживая, не давая сбиться с ритма, разжались, позволив мне замереть, вжимаясь в него, и снова обвились вокруг, когда я склонилась и замерла у него на груди, слушая, как колотится его сердце – так же бешено, как и мое.

Мы долго лежали так, нежась в объятьях друг друга, под прикосновениями, в которых почти не осталось чувственности – лишь тепло и ласка.

– Говоришь, в первый наш раз ты решила, что это бред? – усмехнулся вдруг Роберт.

Я подложила кулак под подбородок, заглянула мужу в лицо. Какая же невероятная у него улыбка!

– Очень приятный бред, – мурлыкнула я, целуя его. – Не мужчина, а просто мечта, такое может быть только в бреду.

– А что бы ты сделала, если бы знала что это явь?

– Огрела бы подсвечником. Ну или чем еще там под руку попалось бы.

Он расхохотался.

– Да, тогда первая брачная ночь стала бы воистину незабываемой.

Он выбрался из моих объятий – я разочарованно застонала – бросил мне мокрое полотенце. Сунулся в сундук.

– Извини за мокрое белье, но слов ты не слышала. Не бить же тебя было по щекам.

Я поежилась.

– Нет уж, не надо.

– Не буду. – он шагнул ближе. – Я никогда… Хотел бы я сказать, что никогда не сделаю тебе больно, но причинить боль можно и вовсе не желая того. И все же я постараюсь.

– Я знаю. Я люблю тебя.

Он судорожно вздохнул, прижал меня крепко-крепко и долго не выпускал. А разжав объятья сунул мне в руки рубаху – свою, судя по размеру.

– Надевай. И отдохни.

– Да я и так могу. – стесняться уже давно поздно. – У тебя… рядом с тобой тепло.

Он хмыкнул, сам натянул на меня рубашку.

– Боюсь, если ты будешь рядом, голая и соблазнительная, спать я тебе не дам. А тебе нужно поспать после всего, что случилось.

– Случилось не только плохое, – я прижалась к нему, обнимая. Хотелось постоянно его касаться, обнимать, быть рядом.

– Да. – он улыбнулся и снова посерьезнел. – Я никому не дам тебя в обиду. Завтра…

– Тшш, – я накрыла пальцами его губы. – Завтра будет завтра. А сегодня только ты и я.

Я проснулась среди ночи, сама не понимая, отчего. Может быть, слишком светло? Полная луна светила прямо в окно, блики пятнали потолок и стены, словно изменяя пространство. Ни звука, кроме ровного дыхания мужа рядом. Стоило бы опустить веки, пристроить голову у него на плече и спать дальше, но глаза почему-то раскрывались сами, и внутри зудело какое-то неприятное чувство – словно чей-то взгляд неотрывно сверлил спину. Я поерзала так и этак, чувствуя себя принцессой на горошине. Нервишки шалят – впрочем, неудивительно.

Роберт развернулся ко мне, погладил по голове.

– Не спится?

А в следующий миг вскочил, перелетая через меня. Вспыхнуло пламя – я зажмурилась от неожиданности – потом громыхнуло, надо мной пролетел поток обжигающе-горячего воздуха. так что я чуть не заверещала вслух. Скатилась с кровати, на пол.

Крик. Безумный, невыносимый крик, полный боли, в котором уже не слышно ничего человеческого, не узнать голоса – я слышала такие когда скорая привозила к нам почему-то не успев обезболить. Только сейчас я была не в больнице на экстренном дежурстве по травме. И в больнице не воняло так горелым, и дым не лез в глаза, и… Блинский блин, что вообще творится?

Я высунула голову над кроватью ровно для того, чтобы увидеть, как на полу перестал шевелиться факел в форме человеческого тела – огонь погас разом, словно его потушил кто-то извне. А рядом с телом на пол медленно оседал Роберт.

Я метнулась к нему, подхватила под плечи, опустила не давая удариться.

Слева от грудины торчала рукоять ножа.

Я перехватила руки мужа, вцепившиеся в нее.

– Не трогай. – голос не дрожал, словно я еще сама до конца не понимала, что происходит. – Пока клинок в ране, он сдерживает кровотечение.

А рана в проекции сердца, и… Нет! Нет-нет-нет-нет, так нельзя, так не должно быть!

– Но не навечно же сдерживает? – криво улыбнулся Роберт.

Но щеке темнела полоса ожога – останется шрам, навсегда перекосив. Господи, о какой ерунде я думаю. Всего лишь еще один шрам к тем, что уже есть. Лишь бы живой…

– Не навечно.

Дома этого времени, возможно, хватило бы, чтобы довезти его до кардиохирурга. Здесь…

Здесь не сделать ровным счетом ничего.

Твою ж…

Чего стоят все мои знания, весь мой опыт, если все, что мне остается – смотреть, как у меня на руках умирает самый дорогой мне сейчас человек?

Роберт кивнул каким-то своим мыслям.

– Хоть попрощаюсь по-человечески, – он погладил меня большим пальцем по щеке и тут же отдернул руку. – Кровь… Извини.

Я поймала его окровавленную ладонь, прижалась к ней щекой. Даже если бы я и боялась крови, сейчас это не имело значения. Сейчас ничего не имело значения, кроме его лица, мертвенно-бледного в лунном пятне, его глаз, его пальцев, сжимающих мою руку.

Неправда, это не может быть правдой! Это сон. Дурной сон, сейчас я проснусь, и он улыбнется, встретившись со мной взглядом, а потом мы потянемся друг к другу и не сможем оторваться, пока не затихнем рядом, переводя дыхание.

Вот только его ладонь, что я прижимаю к своему лицу, липкая от крови. А рядом с грудиной торчит рукоять ножа, то поднимаясь, то опускаясь с каждым вздохом.

И это не сон.

– Твой отец… – выдохнул Роберт. – Больше ничего тебе не сделает.