Я не стала оглядываться туда. где лежала головешка, отдаленно напоминающая человека. Он не мой отец, и мне все равно, что он умер страшной смертью. Я убила бы его еще раз, если бы могла. За то, что он убил… ранил моего мужа.

Убил.

И все, что у нас осталось – несколько минут, от силы – полчаса.

– Я не смогу без тебя, – прошептала я. – Так не должно быть.

Надо бы перенести его на кровать – пол каменный, холодный. Только у меня не хватит сил его поднять.

– Сможешь. – он улыбнулся. – Завещания у меня нет…

– Зачем мне оно? Зачем мне все это без тебя?

– Не… перебивай. Завещания нет, но ты, как моя жена, получишь все…

– Вот уж нет, – раздалось у меня за спиной.

Я вздрогнула, услышав чужой холодный голос. Обернулась. Из темноты выступила Оливия.

– Убийца не наследует за убитым.

Роберт изменился в лице, попытался приподняться на локте.

– Ты… Это ты провела его!

Он упал – я едва успела придержать его голову, чтобы не ударилась о каменный пол.

И в этот миг я поняла все.

Два года назад лорд Ривз пригласил овдовевшую и почти обнищавшую тетку к себе. За несколько дней до того, как он уехал на войну, его жена умерла. От холеры.

От отравления мышьяком, симптомы которого ничем не отличаются от кишечной инфекции. Потому что после смерти жены тетка оказывалась ближайшей родственницей и наследницей лорда. Если бы тот погиб на войне. Но он вернулся. Израненный, лежа в повозке – но живой. И раны потихоньку затягивались, хотя до выздоровления было далеко.

А потом самая большая и опасная загноилась снова.

Чем Оливия сдобрила рану? Фекалиями – самое простое и очевидное. Возможно, землей. Может еще чем – вариантов много… Кто-нибудь не с таким могучим здоровьем отправился бы к праотцам, но Роберт был молод, силен и, видимо, очень хотел жить – несмотря на все старания тетки. А потом король прислал своего лекаря и тот прогнал от ложа больного женщину.

Выходит, что тогда муж и в самом деле выздоровел благодаря моему коллеге.

Оливия на какое-то время притихла – ведь она, фактически, стала полноправной хозяйкой замка, а лорд Ривз, овдовев, матримониальных планов пока не строил. Хотя, возможно, о наследнике и задумывался – про себя. Когда на горизонте появилась Сибилла, Оливия, скорее всего ничего не успела сделать: король призвал своего родственника ко двору, и тот оказался вне досягаемости тетки. Потом заварилась вся эта чехарда со ссорой родственников и скоропостижной женитьбой – так что возможность действовать появилась у Оливии лишь когда новобрачная приехала в замок.

И она начала действовать, не теряя времени. В толпе дам, окружавших молодую жену, едва ли заметят, кто именно наступил ей на подол. А скорее всего, скажут – как это и случилось – что она сама оступилась от волнения.

Почти получилось. Если бы не случилось чудо – не знаю, кому я им обязана – и место Кэтрин не заняла я.

Правда, упорства Оливии тоже было не занимать. В ржавчине, скопившейся на игле достаточно пор, чтобы удержать огромное количество микробов. И снова почти получилось – не инфекция, так королевский лекарь меня бы угробил. Но все же «почти » и тогда в ход пошел яд.

И одновременно начал действовать папаша Кэтрин, почуявший возможность неконец-то жить не только дарами короля и приданым жены. Его величество был щедр, но для того, кто сам когда-то был наследником целой державы, все его дары – лишь жалкие крохи. Оставил чары на седле, но несчастный случай не удался. Потом попытался добраться до лорда Ривза через дочь – но то ли я слишком хорошо сыграла дурочку, то ли заметил, что новобрачная просто таки неприлично счастлива и решил действовать сам.

Роберт сказал «ты его провела» – похоже, папаша договорился с Оливией. Как? Да кто их знает, двух гадов ядовитых, кто из них кому что наплел. Оливия-то наверняка поняла, чего он хочет, как шустро появилась.

Может и папаше какого яда подсыпала, чтобы тот потом не предъявил права на дочку.

Впрочем какая мне разница теперь? Разве это знание поможет мне сохранить Роберту жизнь?

– Ты убила мужа, – сказала Оливия. – Сговорилась с отцом и убила.

– Я еще жив. – Роберт дернулся, пытаясь сесть, и снова растянулся на полу. Я растерянно застыла над ним, не зная, что делать. Мысли в панике разлетелись.

Оливия шагнула ближе, двигаясь настороженно, точно кошка, что выслеживала птицу.

– А ты, глупенький мальчик, так очаровался этой девицей, что до сих пор веришь ей? Даже после того, как она убила тебя?

Он снова дернулся. Я склонилась над мужем, коснулась лбом его лба.

– Тише, – прошептала я. – Не трать силы. Она того не стоит.

Я ее задушу. Своими руками. Когда… Когда Роберт уже не сможет увидеть бабских боев в грязи. Не так много времени у нас с ним осталось, чтобы тратить его на старую гадюку.

– Кэтрин, у тебя руки в крови, – не унималась Оливия. – Ты убила мужа, и об этом узнают все. Знаешь, что с тобой сделают? Что делают с мужеубийцами?

Да плевать. Что это теперь изменит? Он мог бы жить – а теперь умирает из-за двух жадных тварей, и я ничего, ровным счетом ничего не могу с этим поделать!

– Зароют в землю живой, только голова останется на поверхности, и оставят так. Прохожие будут швырять в тебя камни, а бродячие собаки – рвать твое прелестное личико – до того, как ты успеешь умереть…

Вещает, как киношный злодей, вместо того, чтобы забиться в истерике и побежать за помощью. Тянет время. Ждет, пока Роберт умрет – тогда он точно не расскажет, что произошло на самом деле. Он ведь тоже все понял, наверняка понял…

– Я тебя с того света достану, – прошипел муж.

Оливия рассмеялась.

– Разве что попросишь святую Эду, которой молится чернь, приглядеть за своей женой. Хотя она ведь благоволит невинно оговоренным, а вовсе не убийцам. Будет дознание, а на дыбе признаются все.

Наверное, надо было вскочить, схватить гадину за горло, хоть кинуть чем-нибудь. Но тогда пришлось бы выпустить холодеющие пальцы мужа из рук, а это казалось совсем невозможным.

Во взгляде Роберта промелькнул ужас.

– Не смей ее трогать!

– Не надо, – я сжала его руки. – Ничего она мне не сделает. Все будет хорошо.

Ничего уже не будет хорошо. Совсем ничего.

– Я? – деланно изумилась Оливия. – Я всего лишь твоя безутешная родственница, я не вершу правосудие. – Она помолчала. – Хотя могу помочь девочке. Преступление должно быть наказано, но милосердие мне не чуждо, и, если смерти не избежать, пусть она будет быстрой.

А еще так ты будешь уверена, что я не обвиню тебя. И хотя все действительно против меня – труп отца, руки и даже лицо в крови мужа, я ведь могу упереться и не признаться. Как там говорили в старые времена – невиновному бог даст достаточно сил?