– Попроси короля…

Он жестко усмехнулся.

– Вот уж его я точно не буду просить ни о каком одолжении.

Да, похоже беседа родственников над бесчувственной дамой была не слишком приятной.

– Ну придумай что-нибудь!

Он приподнял мой подбородок, заглядывая в глаза.

– Тебе в самом деле не все равно?

– Да сколько раз тебе говорить, что мне не все равно! – взорвалась я. – Стала бы я тебе все это рассказывать, если бы мне было все равно! Если бы не…

Ой, блин!

Если бы не втрескалась в тебя по уши. Что уж себе-то врать.

– Если бы не?… – медленно повторил он.

– Спокойной ночи, милорд.

Я рванула к двери, ожидая, что его рука сомкнется на запястье или схватит за плечо, но меня никто не остановил. Только прошелестел за спиной смешок:

– Спокойной ночи, Кэтрин.

Бет, как всегда, увидев меня, подскочила со скамеечки у двери спальни. Я пролетела мимо нее , едва не хлопнув дверью ей по лбу, рухнула плашмя на кровать.

Два дня! знаю его два дня!

Блинский блин!

– Что с вами, миледи? – спросила Бет каким-то надтреснутым голосом.

Я подняла голову. Глаза у девушки были красные, нос распух.

– Бет, что случилось?

Она шмыгнула носом.

– Ничего серьезного, миледи. Давайте я помогу вам раздеться.

Интересно. Ничего серьезного, но нос распух от слез?

– И все же? Кто тебя обидел?

– Никто, миледи. Это… не меня. Сущая ерунда, миледи…

Она усадила меня и начала выбирать булавки из покрывала на волосах.

– Бет, говори. Я от тебя не отстану.

– Простите, миледи. Мальчик издох.

– То есть? – не поняла я.

– Кот. Он на кухне жил, крыс ловил. Такой ласковый был, пушистый…

А я не видела на кухне кота. Спрятался, видно, от чужой…

– Жаль. Он болел?

– Он ничем не болел, миледи. Эмма говорит, отравился крысиным ядом… Пришел ко мне на руки, так мучился, бедолага…

– Бедный. – Мне правда было жаль неведомого кота, пострадавшего по людской безалаберности. Если уж вздумали травить крыс на кухне, надо было животное оттуда убрать!

Бет всхлипнула.

– Я молилась святой Эде, но… Хотя Эмма говорит, что это грех, у животных нет души, и поэтому святая не могла услышать.

– Святая Эда? – Я уже почти перестала понимать, где воспоминания Кэтрин, а где мои, но такой святой припомнить не могла.

– Простите, миледи. Это наша святая… простых людей. Лорды в нее не верят.

– Расскажи.

– Отец Макей говорит, что это суеверие, и грех ее поминать…

Да что у них все грех да грех! Честное слово, я лучше послушаю про неведомую святую, чем про несчастного кота.

– Я не отец Макей. Расскажи, Бет.

– Святую Эду просят об исцелении. Говорят, она была молода, но к ней приходили из дальних мест, потому что она могла излечить даже смертельно больного лишь наложением рук и молитвой. Слава о ней разошлась широко, и однажды к ней привезли молодого сына лорда, который медленно умирал от раны в живот, полученной на турнире. Святая Эда исцелила его, но юноша воспылал к ней страстью и захотел жениться как на равной.

– То-то родители обрадовались, – не удержалась я.

– Да, его отец при всех обвинил святую Эду, что она приворожила их сына, и потребовал суда над ведьмой. Ее испытали каленым железом…

Удержать на ладонях раскаленный докрасна брусок, и если через три дня ожоги не сойдут, значит – виновна. Да уж, захотела я отвлечься от бедного котика, послушав про святую. Ничем не лучше.

– Когда на третий день повязки сняли, от ожогов не было и следа. Но лорд подкупил священника, который был свидетелем во время божьего испытания, и тот сказал, что она навела на всех морок. И что исцеления, которыми она прославилась – тоже гнусное колдовство. Все знают, что целительных чар не существует. А молодой лорд потерял покой и сон с тех пор, как встретился с ней, из-за злых чар. И святую Эду сожгли как ведьму.

Зря я спросила. Почему как ни древняя легенда – так редкостная гадость?

– Говорят, перед тем, как взойти на костер, она предрекала, что вернется, пробудившись в дочерях ее дочерей, и не найдется такой силы, которая смогла бы остановить этот дар. Над ней смеялись, ведь она не была замужем…

Бет вздохнула, вскинула голову и торжественно продолжила:

– Но когда загорелся костер, тот юноша, сын лорда, бросился туда, не в силах смотреть, как гибнет любимая. И из пламени и дыма взлетели два белых голубя, костер разом потух а среди недогоревших дров не было ни следа тел.

Она снова опустила голову и закончила обычным тоном:

– Теперь мы молимся святой Эде об исцелении и о защите от… простите, миледи.

– От несправедливости знати?

– Простите, миледи. Словом, я молилась святой Эде, но… – Она всхлипнула.

Бет, пока рассказывала, успела меня раздеть, облачить в ночную рубашку и теперь достала гребень, намереваясь меня расчесать.

– Дай сюда расческу и иди отдохни.

В конце концов, расчесаться и заплести на ночь косу я в состоянии и сама.

– Но, миледи… – попыталась было протестовать Бет.

– Иди, – повторила я. – Уже поздно, а ты расстроена.

Она, присев в реверансе, вышла. Я начала не торопясь, по прядям прочесывать волосы, с ностальгией вспоминая пластиковые щетки, способные прочесать даже этакую копну. Но чего нет, того нет…

Я почти закончила, оставалась последняя прядь, когда в спальню без стука влетела Бет. Бледная, с вытаращенными глазами, она дышала так, точно бежала по лестнице от самого подвала.

– Миледи, – просипела она. – Горничная говорит, что дала Мальчику ту еду, что собрала у вас с пола!

Я медленно опустила расческу.

– Ерунда, – я сама не узнала своего голоса. – Совпадение. Наверняка на кухне травили крыс, и…

– Я… – Бет всхлипнула. – Я пошла и поговорила с поваром. Он сказал, что травил крыс неделю назад и убрал все приманки через два дня. И в те два дня Мальчика не пускали в кухню, чтобы тот случайно не сожрал яд. Повар тоже его любил…

Я молчала, в животе скручивался ледяной ком. Если Бет ничего не придумала – а судя по перепуганному лицу, она сама верила в то, что говорила – кто-то пытался меня отравить.

Но кто и зачем? Отец? Ему это не выгодно. Может, отрава предназначалась мужу, а кто-то из прислуги перепутал?